Всю дорогу от нечего делать я дрессировал своих зверюшек, и когда высадился в порту, они были дрессированнее собак, а привязались ко мне так, что даже спали у меня под подушкой. Я бы ни за что не расстался с ними и дальше, но денег не было ни гроша, и я не смог устоять перед десятью гинеями, предложенными мне за них одним эксцентричным англичанином. Но, клянусь, в жизни своей я не испытывал подобного отчаяния, как в тот момент, когда прощался с моими товарищами по несчастью. Я чувствовал, как сердце разрывается у меня в груди, и слезы наворачиваются на глаза — это у меня-то, который никогда в своей жизни не плакал!
Звучный хохот покрыл эти последние слова старого боцмана. Даже капитан смеялся, глядя на горестное лицо папаши Катрама.
— А как же норвежцы? — спросили мы.
— Бог хотел наказать их, наверное. Скорее всего, они утонули.
Устало кряхтя, папаша Катрам поднялся, швырнул за борт окурок погасшей сигары и удалился бочком на своих кривоватых ногах, сказав:
— До завтра, если не привяжется какая-нибудь хворь.
И с этими словами он исчез в трюме.
Ровно в восемь папаша Катрам был на своем месте, готовый к новому рассказу.
Мы всматривались в его пергаментное лицо, стараясь угадать, что это будет за история, но наши попытки ни к чему не привели — лицо его было непроницаемо. Мы только заметили, что он как будто бы нервничал: то и дело вынимал изо рта свою трубку и совал в нее палец, хотя дымила она лучше обычного.
Искал ли он новую тему или старые мозги его плохо шевелились, но он долго не начинал, сосредоточенно ковыряясь в своей трубке, и лишь после того как он выпил пару стаканчиков, лицо его оживилось.
— Я верю и не верю, — начал он.
— Ого!.. — воскликнул капитан. — Папаша Катрам понемногу становится скептиком.
— Нет, — веско ответил боцман. — Но то, что я собираюсь сегодня рассказать, внушает мне некоторые сомнения. Я не могу утверждать это с полной уверенностью.
— Аргумент важный! — воскликнул капитан. — Речь пойдет о каком-то новом чудовище?
— Не то чтобы о чудовище, — ответил моряк серьезно. — Скорее, о какой-то призрачной женщине.
— Ого!.. — вырвалось разом из многих уст, и было от чего. Подумать только, боцман Катрам, этот медведище, который, едва завидя женщину, спасался бегством, словно перед ним дьявол, уделял внимание слабому полу.
— Гром и молния! — воскликнул капитан. — Не иначе, папаша Катрам собрался помирать.
— Рассказывай, рассказывай! — возбужденно закричали все.
