- Жасмином. Маслом для тела, после ванны. И потом - весь день в походе ведь.
- Маслом для тела.
- Чтобы кожа не пересыхала и не чесалась.
- Какой ты все-таки еще младенец. Трусики.
- Трусики. Дай снять сначала. А я у тебя тоже должен? И если я нюхать буду, то чего мне вынюхивать?
- Положи мне сардину и кусочек сыру вон на тот крекер. Олаф нюхает, чтобы себя с ума свести, как он говорит. Но он мило с ума сходит для начала. И пиписька у него встает, все двадцать сантиметров.
- А потом что?
- Слушай, какой дождь.
16
Барабан и дудка! Гвардейцы Королевы маршировали из казарм шеренгами по три, колоннами по десять, в киверах и синей форме, ранцы на ягодицах, а их старшина вышагивал под "Есть таверна в городке".
УЧЕНЫЙ СО ЛЬВОМ И ГОРШКОМ БАЗИЛИКА
Незнакомец напротив Аллена был светловолос и подтянут. От напряженного взгляда голубые диски его глаз, казалось, слегка косили. Рукава рубашки закатаны выше локтей. Джинсы его были смяты в паху и у колен. Лет двадцати, дружелюбен, сделано в Скандинавии.
ВРЕМЯ ТОНЕТ В ОРИОНЕ
В Розенборге девушка с розовыми сосками и высокими твердыми грудками снимала джинсы среди множества загорающих - их там было что тюленей на алеутском пляже.
Треугольник дуг - ее плавки, флажно-красные, а ее приятель с пловцовской спиной и впадинами размерами с блюдца в основательно обрамленных ягодицах затянут в марлевый гульфик и подпругу. Их рты паслись на губах друг друга медленными кругами, джинсы по-прежнему не сброшены с лодыжек. Барсук потрусил обнюхать.
- Водоросли и оливки у него, сообщил он, смеясь. Тунец с майонезом у нее.
- Ты ужасен, знаешь ли, дружище Барсук. Ты принадлежишь к иному порядку существ.
- Собака, наполовину лев, наполовину волк. Когда вы с Харальдом менялись кальсонами, ты обнюхал его белье, прежде чем надеть.
- Они пахли стиркой и чуть-чуть - сеновалом.
19
Склон холма, густой от луговых цветов, мошкара, бабочки, гнус, стена норвежских сосен на другом откосе впадины, пустое небо, одинокое место, богатое тишиной, отдаленностью, недвижностью. Они с Харальдом, постепенно оголяясь к тому времени, как доходят до середины уклонного поля, на плечи накинуты рубашки, тенниски расшнурованы, неожиданно посмотрели друг на друга, посерьезнев от догадки и расплывшись в обезьяньих ухмылках. Лучший из друзей, Харальд. Он обнажился первым. Они улеглись на плотную траву, глядя в абсолютную августовскую синеву.
- Там уютно, произнес Харальд, блуждая рукой, как у нас в палатке той дождливой ночью в лесу.
