Она соскользнула с подоконника и встала перед ним. Он, наверное, мог бы протянуть руку и привлечь ее к себе. Но не сделал этого. Жозеф сидел неподвижно, по-прежнему сжимая кулаки.
— Любой уважающий себя мужчина, — в ее голосе звучало презрение, — попытался бы изменить к лучшему тот мир, в котором он оказался. Но я подозреваю, вы понятия не имеете о таких вещах. И я лишь сожалею…
Голос ее дрогнул. Она замолчала, чтобы взять себя в руки, но продолжала смотреть на него мрачными, как грозовые облака, глазами.
Виконт не знал, что у нее могут быть такие глаза. За темными облаками сверкали молнии. «Ты потерял ее, Жозеф». «Идиот, она тебе никогда и не принадлежала».
— Я сожалею, — сказала Мари-Лор, — что оставила свою прежнюю жизнь. Сожалею, что встретила вас. Или желала вас.
Она на мгновение отвернулась.
Она желала его? Жозеф не мог даже этого представить. А сейчас он потерял последний шанс на… на что?
— Они посадят меня в тюрьму, если я буду тянуть с этим браком.
Слова вырвались у него прежде, чем он сумел сдержать их.
Мари-Лор коснулась его плеча. Только на мгновение и так легко, что он не знал, было ли это на самом деле или ему почудилось.
— Я знаю, — тихо сказала она. — Мне очень жаль, Жозеф. — И она ушла.
Мари-Лор не помнила, как окончилась эта ужасная ночь. И как начался следующий день. Но она не думала, что произошло что-то особенное. Все было как обычно.
Должно быть, Батист отвел ее через темные коридоры наверх. А она на цыпочках пробралась в свою комнату на чердаке и молча легла на постель рядом с храпящей Луизой.
Утром, когда взошло солнце, они с Луизой умылись и оделись. Она догадывалась, что перед работой выпила кофе, хотя ее горло сжималось от невыплаканных слез и она совсем не могла есть.
Мари-Лор виделось неестественно бледное лицо Жозефа на дне каждого горшка, который она скребла.
Зачем он вчера оскорблял ее?
И зачем она так резко отвечала ему?
Ведь было видно, как ему больно, как он страдает, как обозлен и одинок. Он так нуждался в утешении, а она в ответ сказала, что он не тот человек, которого она может уважать. Жозеф больше никогда не захочет ее видеть.
Но и ему не следовало позволять себе такие ужасные шутки о блохах. Не следовало притворяться, что в нем сосредоточено все, что вызывало у нее отвращение.
На следующем горшке наросло столько пригоревшего жира, что, отдирая его, Мари-Лор пришлось отвлечься от своих мыслей. С горьким удовлетворением она поморщилась и поставила его сушиться.
