Панна Янина, одетая в платье пепельного цвета, сидела в кресле. У нее на коленях лежала книжка в черном переплете – «Новый завет», как сразу же догадалась я.
Встретив нас приветливым кивком головы, панна Янина велела нам сесть.
Я сильно волновалась, а Луция была очень спокойна и очень бледна. Наша опекунша подвинула нам плетеную бомбоньерку. Слабея от охватившего меня волнения, сжимая в ладони растаявшую и ставшую липкой конфету, я с завистью посматривала на Луцию, которая чувствовала себя совершенно свободно и непринужденно потянулась к бомбоньерке за второй конфетой.
Панна Янина слегка вздохнула, отложила в сторону книгу и, осторожно подбирая слова, начала излагать сущность решения госпожи баронессы, которое сводилось к следующему. Я, как младшая, должна кончить начальную школу, и с этой целью госпожа баронесса жалует некоторую сумму денег, на которые можно было бы приобрести мне обувь и книжки! Что касается старшей…
Панна Янина повернулась всем корпусом и перевела свой взгляд на побледневшее лицо Луции:
– Луция обязана пойти в поварскую школу, коль есть еще на свете добрые люди, которые хотят ей в этом помочь.
Панна Янина говорила что-то еще, но это «что-то» пролетало мимо наших ушей. Я уловила из всей ее дальнейшей речи только одно: Луция, окончив поварскую школу, всегда сможет легко найти себе работу в каком-нибудь пансионате, отеле или помещичьей усадьбе. У госпожи баронессы – обширные знакомства, и по ее рекомендации в любую усадьбу охотно возьмут добропорядочную, интеллигентную и религиозную экономку. Луция должна подумать о том, что, работая, она сможет помочь матери, жизнь которой столь тяжела, и найдет, без сомнения, необходимое удовлетворение в труде. Луция будет не первой из числа тех, кто пожертвовал своими личными устремлениями на благо своей семьи, родных и близких.
Тут голос панны Янины слегка дрогнул. Она быстро-быстро замигала и после минутного молчания добавила:
– Так будет для вас лучше, дорогие девочки, хотя, может быть, в настоящий момент вы еще недостаточно представляете себе, сколько проницательности и доброты вложила в это дело госпожа баронесса.
Панна Янина снова говорила холодным, равнодушным, непреклонным тоном, который и раньше был столь характерен для нее, но от которого последнее время она как будто решительно отказалась. И я почувствовала, что мы, с кем она в течение нескольких дней играла, как с куклами, в ласку и доброту, вновь стали для нее только бедными детьми предместья, взятыми из милосердия в помещичью усадьбу на время летних каникул…
