Заплетя густые белокурые волосы в две толстые косы, девушка сложила темно-красное платье и нижнюю рубашку – серую, с длинными рукавами – в старый, потертый от времени кожаный дорожный мешок, и оставила его у двери. Теперь она готова была отправиться в путь, суливший ей неведомые, суровые испытания.
Войдя в залу, Анья с облегчением убедилась, что еще слишком рано. Ставни были открыты, и в окна проникал слабый предутренний свет. Поскольку факелы, закрепленные в металлических кольцах по стенам, редко зажигали в дневные часы, свет шел, в основном, от языков пламени, плясавших в большом очаге. Несмотря на дым, клубившийся над взлетавшими в очаге золотыми стрелами, она заметила Каба и Эдвина, а также близнецов Ллис, сидевших за столом на возвышении. Тут же сновали двое гебуров, подавая озорникам-мальчуганам миски с овсяной кашей и большие кружки пенистого парного молока с ломтями ржаного хлеба.
Анья нашла глазами Брину и Ллис. Они сидели за длинным столом в полумраке, предохранявшем целебные свойства лекарственных трав и снадобий, для которых и был отведен этот темный угол. – Ивейн ушел вчера вечером, – сообщила Анья, стараясь удержать предательскую дрожь в голосе. – Он решил не задерживаться, опасаясь, как бы промедление не обошлось слишком дорого. Анья не добавила, что сначала он пойдет в свою пещеру в горах Талакарна. Мучимая угрызениями совести, думая о своих тайных намерениях, она обрадовалась, когда маленький Сенвульф захныкал. Мать по утрам, уходя из спальни, переносила в залу тростниковую корзинку, служившую для малыша колыбелькой, и Анья поспешила к маленькому брату. Его плач позволил ей отвернуться, чтобы женщины не успели поинтересоваться, как она узнала об этом, пока они спали.
Брина, правда, спросила, откуда это Анья все знает… но про себя, уверенная в единственном возможном ответе. Понимая, отчего так звенел голосок дочери, она, растирая пестиком зерна, смирилась с мыслью, что Анья провела часть этой ночи с Ивейном.
Гладя, как дочка подаяла своего крохотного братишку из колыбели, Брина вспомнила вчерашние увещевания Ллис. Да, она помнила, как та убеждала ее довериться Ивейну. И Брина верила ему, иначе она переживала бы куда больше. Она успокаивала себя тем, что поспешный отъезд жреца доказывал бесплодность минут, проведенных им с Аньей наедине. К тому же ее названый сын должен был понимать, что у них с Аньей нет будущего. В первую очередь, он жрец и должен всецело посвятить себя этому делу. Брина не сомневалась, что, каковы бы ни были узы, связывающие молодых людей, они не принесут им ничего, кроме боли.
