Да полно! Неужели на свете нет занятия получше, чем кому-то прислуживать?
Эта мысль заставила Кэтрин улыбнуться. «Кэтрин-дурочка!» — обычно кричали ей вслед деревенские ребятишки. Она казалась им слабоумной со своими огромными глазами, вечно устремленными вдаль, и желанием прожить достойно, а не просто влачить дни. Странная, не похожая ни на кого девочка. Слишком образованная, слишком разумная, слишком мечтательная. Всегда хотевшая чего-то недостижимого.
— Вряд ли вдове приличествует веселость, — едко заметил граф, раздосадованный неуместной, на его взгляд, улыбкой.
Кэтрин повернулась. Рука, сжимавшая выгоревшую штору, безвольно опустилась и теперь ничем не напоминала кулак, которым только что казалась. Она смотрела лорду в глаза, не делая попыток оправдаться. За свою жизнь Кэтрин твердо усвоила, что бессмысленно кому-то что-то объяснять, люди все равно будут думать о тебе как хотят, независимо от того, правда это или нет. Она научилась скрывать эмоции, которым в былые годы поддавалась с такой легкостью, поняв, что сдержанность имеет неисчислимые преимущества. «В тебе слишком много страсти, Кэтрин, — говаривала ей мать. — Научись скрывать мысли и чувства, иначе это добром не кончится!»
— Грустна я или весела, — спокойно ответила молодая вдова, — Генри это не воскресит.
Граф долго смотрел в ее выразительные карие глаза и наконец, чертыхнувшись про себя, отвел взгляд.
— Сколько у меня времени на сборы? — осведомилась Кэтрин.
Как она ни пыталась себя сдержать, голос предательски дрогнул, и при других обстоятельствах граф наверняка обратил бы на это внимание. Но сейчас его занимало только одно — она согласна!
— Итак, ты решила ехать.
Он был рад, что победа осталась за ним, а не улыбнулся только потому, что крайне редко позволял себе подобную слабость. Однако черты его лица смягчились, в карих глазах зажглось подобие огня, он казался почти красивым.
— Я никогда не была служанкой, — с присущей ей прямотой изрекла Кэтрин. — Не уверена, что у меня получится.
— Ты будешь компаньонкой, а это не одно и то же.
Во взгляде Данмута вдруг мелькнуло любопытство — чувство, столь же для него нехарактерное, как и радость.
— А чего хотелось бы тебе самой?
Кэтрин подумала о незнакомце.
— До сих пор мои желания никого не интересовали. Вряд ли сейчас положение изменилось, — сказала она, поправляя юбку уродливого бомбазинового платья.
— Так молода и уже так цинична.
— Я похоронила мужа, — напомнила Кэтрин. — Подобные обстоятельства мало способствуют радостному взгляду на мир.
