— Понимаю.
— Я оплачу ее счет сейчас же, если вы не возражаете.
— Нисколько, милорд, нисколько!..
Почему же, покидая гостиницу, Сент-Джон слышал, как заливается, хохочет на его плече чертенок, потешаясь над объяснением: якобы Арчер не зашел проститься с этой странной, внушающей беспокойство женщиной ради соблюдения внешних приличий! Почему он вдобавок нашептывал противным голоском, что Сент-Джон так быстро уехал не из-за стремления проверить свою собственность, а испугавшись безрассудного желания остаться?
В последнее время уединение казалось ему уже далеко не таким привлекательным. Не по этой ли причине он на четыре дня задержался в случайной гостинице, гостеприимной, но почти лишенной уюта? Отчего он не поехал сразу в Лондон, оставив свой адрес и деньги на лечение женщины?
Надо было бы из вежливости попрощаться с ней. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что он ошибся. Она не могла увлечь его с такой потрясающей легкостью. Однако, что он мог ответить на все эти рассказы о коровах, танцах и молочных мечтах? Незнакомка уверяла, что видела его обнаженным, и заявила, будто наяву он не такой живой, как во сне!
С него достаточно загадок, его жизнь и так уже надломлена тайной, куда более непонятной, чем та, которую предложила ему пострадавшая по его вине. Почему же тогда он так замешкался?
«Довольно об этом, Арчер! Так ты никогда не найдешь Алису».
Джеймс Эдвард Моршем, наследник хорошо налаженного конного завода, которым владел его отец, Сэмюель Моршем, сидел на опушке леса, окружавшего поместье Моршемов. Он не лег спать после полуночного осмотра новорожденного жеребенка. Роды были трудные, и он хотел убедиться, что жеребенок оправился, а если нет то умертвить его как можно скорее, не причиняя животному страданий. Ради своих питомцев отец не считался ни с чем, и если это означало, что его сыну придется бодрствовать всю ночь, значит, так тому и быть.
Что ж, лучше так, чем лежать без сна, мучаясь угрызениями совести. Отчаяние мешает сну даже вернее, чем одиночество, а одиночество убило бы его, он ничуть в этом не сомневался.
Джеймс привалился к стволу огромного клена и поднял глаза на ночное небо, видневшееся сквозь ветви. Прошедшим днем небо было чистого голубого цвета, как глаза Алисы, — другого названия этому цвету у него не было, Правда, теперь все напоминало ему об Алисе.
… Ему было пять лет, когда родилась она, крохотное существо, пронзительно кричавшее и наполнившее дом запахом детской и своими требованиями. Она была его второй сестрой и явилась разочарованием, потому что мачеха обещала Джеймсу братика. Похоже, отец и сын оба разочаровались, когда родилась Алиса. Правда, Джеймс потом изменил свое мнение, а вот отец так, кажется, и не смирился.
