– Я спасу тебя, Лампернисс!
– Не тебе, бедняга Филарет, противиться року, восседающему на гранитном троне времени!
– Ко мне!…
– Кого ты зовешь? Этих? Ты же сам знаешь, они не стоят и дуновения ветерка в кронах деревьев.
Палец Лампернисса указывал в самый темный угол подсобки.
Там недвижно сидели трое.
Один грустно улыбался мне, другой стыдливо избегал моего взгляда, а третий был инертнее камня – и дикий ужас снова объял меня.
Я узнал Матиаса Кроока, дядю Диделоо и бесформенного Чиика.
Лампернисс пронзительно засмеялся.
– Посмотри–ка на них, мой молодой господин… Подумать только, что Филарет вообразил себя богом, отбирая их у смерти… Смотри!
Он набрал воздуха и дунул на новоявленных Лазарей.
И тотчас они ожили причудливой жизнью: переваливаясь и падая друг на друга, покачиваясь, сталкиваясь, как воздушные шары, они внезапно поднялись к потолку и остановились.
– Пустые шкуры! Пузыри, которые можно надуть, – знаешь, как дуют в раковину? Бедный, бедный Филарет!
Из большого дома раздался ошеломляющий рев, и я рухнул наземь ничком.
Лампернисс скорбно вскрикнул.
– Вот они, с ними мы не можем бороться. Если только…
Мощный удар сорвал с петель двери, и сквозь проем я увидел в сумраке холла трех устрашающих монстров из притона мамаши Груль.
Шесть пламенем налитых глаз, шесть драконьих крыльев и сталью сверкающие когти готовы были к сатанинской расправе над нами.
Но чудовища не пересекли порог. Мощный голос, показавшийся мне знакомым, сотряс пространство:
– Рождество! Рождество! Христос воскрес! Вдалеке раздалось торжественное песнопение многих голосов, и я отважился приподнять разбитое лицо с каменных плит пола.
Я смотрел не на отвратительные исчадия тьмы, а в окно, выходящее в сад, – стройное пение доносилось оттуда.
На белом фоне проступали прямоугольники золотистого света – сквозь заснеженные ветви деревьев виднелось строение монастыря, чьи незастекленные окна вдруг ослепительно засверкали.
Лампернисс закрыл лицо руками и разрыдался.
– Барбускины! – стонал он.
Трудно сказать, что преобладало в его стонах – радость или страдание. Я продолжал наблюдать за происходящим – грандиозным и грозным зрелищем.
Сад заполнился людьми, в которых я узнал монахов, – высокие силуэты в рясах из грубой ткани и апостольниках.
Сомкнутыми рядами, мерной величавой поступью продвигались они вперед, воздев к потемневшему небу кресты черного дерева.
Неторопливое шествие приближалось к дому, и от священных песнопений деревья содрогались, будто от порывов ветра.
