В городе Дублине, где девушки так красивы,
Однажды заприметил я хорошенькую Молли Мэлоун.
Она катала свою тележку по улочкам и площадям,
Распевая: «Живые ракушки, моллюски живые».
Моя бабушка напевала ее мне, когда я была ребенком и не могла заснуть. Они казались полными жизни, романтики и огромной любви. Но я взяла себе фамилию Мэлоун и по более мрачной причине: это имя помогает мне оставаться начеку, напоминая, что однажды меня тоже кое-кто «заприметил». И как Молли Мэлоун, я была труженицей — и это кое-кому во мне нравилось, очень нравилось.
Я бы хотела объяснить бабушке, почему я выбрала это имя. Я бы хотела вновь ее увидеть, познакомить с Лайамом и в особенности с Роуз.
А самое главное — я вернулась из своего девятилетнего изгнания, чтобы попытаться спасти свою бабушку, как однажды она спасла меня. Все это я вспоминаю для нее. Я хочу воскресить каждую деталь, чтобы в полной мере оценить все, что она сделала для меня — для той женщины, которой я была и которой стала.
Эта история — молитва за нее, за Мэйв Джеймсон.
Началась она двенадцать лет назад, за три года до того, как я покинула Хаббардз-Пойнт, отправившись в самое отдаленное место, которое только смогла найти. Тогда, когда я еще была Марой. Тогда, когда я была розой, которую так легко смять.
Как можно вернуться в ту жизнь, которую человек покинул девять лет назад? Зная, что его долго и упорно разыскивали, а его фотографии помещали на первых страницах всех газет не только в штате Коннектикут, но и за его пределами? Сознавая, что все местные полицейские по-прежнему его ищут? Понимая, что все его друзья и родственники, кроме одного, давно уже считают его мертвым?
Ответ прост: он должен войти в парадную дверь.
Именно это и сделала Лили Мэлоун ночью девятого августа. Чуть позже часа ночи Лайам Нил припарковал свой автомобиль на разворотной площадке Хаббардз-Пойнт, взял на руки спящую Роуз, утомленную долгой поездкой из Новой Шотландии, и спустился вслед за Лили по каменным ступеням.
Лили бросила взгляд на арку над «колодцем желаний». На ней виднелось название дома — «Морской сад», буквы которого стали лишь чуть более проржавевшими, чуть более филигранными из-за соленого воздуха, чем девять лет назад. Увидев эту арку, она радостно вздохнула и поняла, что теперь она действительно дома. Легкий бриз дул со стороны пролива. Там была точно такая же соленая вода, как и в заливе Святого Лаврентия в приморской части Канады где она жила и скрывалась последние девять лет. Но этот ночной бриз был теплым и нежным, наполненным ароматами сочных трав и песчаных пляжей, а не запахом арктических утесов в фьордах и холодной чистой воды, бегущей прямо с пакового льда.
