– Тот, кто совершает подобные деяния, находится в худшем положении, чем тот, кто знает, в чем заключается добро, но одержим страстями…
– Потому что первый не может не творить зло, – закончила за него Эри, и ее глаза заблестели от восхищения. Она была права; его тело выглядит так, как будто ему место на борцовском ковре или за плугом, но в нем скрывается душа поэта. – Вы читали Платона?
– Кое-что. Кто научил вас его философии? Осмелится ли она сказать ему правду? Во всяком случае, ничего плохого не случится, если она скажет ему, откуда ее корни.
– Моя мать. Она родилась на Крите.
Его брови выгнулись дугой от удивления:
– Вы гречанка?
– Только наполовину. Мой отец был англичанином.
Бартоломью заметил, что она говорит о своих родителях в прошедшем времени, по не придал этому особого значения. Он был просто счастлив оттого, что наконец нашелся кто-то, близкий по духу.
– У Платона было еще одно высказывание, которое может показаться вам подходящим к случаю, – сказал он.
– Какое же?
– Благодаря естественному порядку, который поддерживает Господь, он наблюдает за тем, чтобы всегда вершилось правосудие.
Глаза Эри наполнились мукой, она опустила взгляд и уставилась вдаль.
– Я надеюсь, Господь заботится об этом, мистер Нун. Больше всего на свете я надеюсь на это.
Ее голос был мягким, но тон его горячим. Таким горячим и напористым, что он подивился, не думает ли она по-прежнему о морских котиках или о чем-то еще более личном. Ее неожиданная уязвимость ошеломила его, он почувствовал стремление защитить, приласкать ее. Но он не сказал ничего.
Вскоре шумные улицы и проспекты Портленда остались позади. Дорога сузилась и стала хуже. Дома стали меньше, проще, и расстояние между ними увеличилось. Вечнозеленые леса, устланные папоротниками, чья темная зелень едва виднелась сквозь густую тень, сорвали нежное восхищенное восклицание с полураскрытых губ молодой пассажирки Бартоломью Нуна. Несколько диких ярко-розовых цветков азалии[4], распустившихся благодаря не по сезону теплой погоде, стоявшей последние недели, образовывали поразительный контраст со строгими зеленым и коричневым тонами леса.
Хороня свою печаль в мыслях о своем будущем доме, Эри сказала:
– Могу я кое о чем вас спросить, мистер Нун?
Он взглянул на нее и с облегчением увидел, что грусть исчезла у нее из глаз.
– Разумеется, спрашивайте о чем вам угодно.
Ее взор остановился на больших обнаженных руках, покоящихся у него между колен; казалось, что он едва держит вожжи, но Эри знала, что лошади и повозка будут делать только то, что нужно ему. Руки были крупными, а пальцы на них – толстыми, но они отнюдь не выглядели обрубками. Приятные руки, решила она, хотя сильно загорелая кожа на них и была испещрена мелкими шрамами. Были ли его ладони твердыми и грубыми от мозолей, и как бы они ощущались на ее коже?
