Тринадцатая свеча. Мой визит на Венеру | страница 12
– Тимон! Твой отец умирает, ты ДОЛЖЕН сходить за ламой! Поторопись! – кричала мать в отчаянии.
Медленно, все еще пребывая во власти сна, Тимон поднялся на непослушные ноги и закутался в свою нехитрую одежонку. Скрежещущий звук участился, потом снова замедлился и приобрел монотонный ритм, от которого кровь стыла в жилах. Тимон подошел к бесформенной куче, у которой, скорчившись, сидела его мать. Испуганно уставившись на лицо отца, которому неверный свет масляной лампы придавал еще более пугающий вид, он ощутил парализующий ужас. Отец посинел и выглядел застывшим и холодным. Он посинел от сердечного приступа. У него появились признаки трупного окоченения, хотя он все еще был жив.
– Тимон! – торопила мать. – Ты должен сходить за ламой, иначе твой отец умрет, ему некому будет помочь. Скорей! Скорей!
Тимон стремглав бросился к двери. Звезды мерцали холодным ярким светом в той особой темноте, какая обычно наступает перед рассветом, в час, когда Человек наиболее подвержен ошибкам и поражениям. Колючий ветер запутался в клубах тумана, спускавшегося с гор, он кружил над землей, перекатывая мелкие камешки и вздымая облака пыли.
Мальчик, которому не было и десяти лет, остановился, дрожа от холода и всматриваясь в темноту, едва тронутую светом далеких звезд. Луны не было, она была в другой фазе. Горы вздымались плотной темной стеной, и только по слабому пурпурному мерцанию можно было догадаться, где начиналось небо. Там, где грязно-пурпурное пятно с неясными очертаниями касалось тускло поблескивающей реки, мерцал дрожащий желтый огонек, казавшийся ярким на фоне всепоглощающей темноты. Мальчик пустился бегом, он бежал, прыгал, перелезал через валуны, объятый единственным желанием – скорее добраться до святилища, где горел этот свет. Острые камни безжалостно вонзались в его босые ноги. Круглая галька, возможно оставшаяся с тех доисторических времен, когда здесь плескалось древнее море, предательски уходила из-под ног. Огромные валуны пугающе маячили в предрассветной мгле и до крови сдирали кожу, когда он нечаянно ударялся о них в быстром, подстегиваемом страхом беге.
Вдали маячил слабый свет. Ребенок оставил умирающего отца, рядом с которым не было ламы, чтобы направлять неверные шаги его души. Мальчик спешил изо всех сил. Его прерывистое дыхание нарушало тишину и покой горного воздуха. Вскоре он почувствовал острую боль в боку, преследующую тех, кто плохо рассчитывает силы в беге. Эта боль донимала его всю жизнь. Задыхаясь от тошноты и всхлипывая в бесплодных попытках вдохнуть побольше воздуха, ребенок был вынужден замедлить бег и перейти сначала на быстрый шаг, а потом и вовсе заковылять.