В этой его шутливо-искательной манере было что-то страшное, наводящее ужас. У Изабел уже не было сил противостоять ему; дрожащими пальцами она открыла кошелек и вынула соверен. Секвилл взял его.
— Скажи спасибо, Секвилл, — укоризненно сказал мистер Харрис.
— Спасибо, мисс, — послушно повторил Секвилл.
— Ну, а так как эта работенка вызывает жажду, я думаю, полсоверена на то, чтобы мы опрокинули по стаканчику, — отличный способ показать, что ты вполне довольна всем, что мы тут делали.
Еще одна монета сменила хозяина.
— Это все, что у меня было, — чуть слышно прошептала она. — Мне нечего есть. Прошу вас…
— Да-да, — задумчиво сказал мистер Харрис, — я тоже ничего не ел после завтрака. Ну да ладно, хорошая отбивная будет нам кстати. Что скажешь, Секвилл? Но я не ожидаю, — обернулся он к Изабел, — что платить будешь ты; каждый человек должен питаться соответственно собственной натуре. Так что за отбивную я заплачу сам.
— Что же мне теперь делать? — беспомощно прошептала Изабел.
— Должен признаться, не знаю. На этот вопрос, по-моему, вообще трудно ответить. Ну-ка, Секвилл, чиркни спичкой, мой мальчик.
— Нет! — воскликнула миссис Элфик, но тут же отпрянула, едва мистер Харрис погрозил ей пальцем, и, сцепив зубы, смотрела, как Секвилл поджигает с краю изодранное белье, брошенное в камин. В один миг все было охвачено огнем, камин загудел.
Изабел рыдала, как дитя, все еще прижимая к себе жестяную шкатулку и раскачиваясь из стороны в сторону, исполненная отчаяния и чувства вины.
Мистер Харрис погладил ее по голове.
— Не горюй, — сказал он. — Пусть это будет тебе наукой, вот мой совет. Никогда не влюбляйся в шотландца — им доверять нельзя. Пошли, Секвилл, оставим этих дам позаботиться об огне, зачем мешаться у них под ногами, это дурной тон. Всего наилучшего вам обеим.
Глава одиннадцатая
Дьявольская западня
На следующее утро, еще до восхода солнца, чья-то рука просунула в щель почтового ящика на Бёртон-стрит, 45 нацарапанную наспех записку, и укутанная в шаль фигура тотчас растворилась в серых рассветных сумерках.
Джим обнаружил записку первым. Он плохо спал в эту ночь; образ леди Мэри неотступно преследовал его, он даже стонал иногда, вспоминая ее нежные коралловые щеки, облачно-серые глаза, ее торопливый шепот… Наконец, поняв, что все равно уже не заснет, поплелся на кухню, зевая, почесываясь и кляня все на свете, и разжег огонь, чтобы согреть чаю.
Поставив чайник на полку в камине, он услышал, как в пустом магазине звякнула крышка почтового ящика, и, сразу проснувшись, взглянул на часы на каминной полке: еще не было шести. Подняв воротник пижамы, чтоб не продуло на сквозняке, он прошел в магазин и в полутьме заметил на полу клочок белой бумаги. Он поднял его и прочитал:
