— Как же будет с заметкой? — хмуро спросил Брыкин.
— А заметочка ваша не пойдет! — с деланным весельем воскликнул секретарь.
— Почему же она не пойдет? — язвительно спросил Брыкин.
— Да помилуйте! Вы пишете, что начальник вокзала, на котором вы ночуете, купил своей жене новое пальто…
— Верно! Плюшевое пальто! Восемьдесят рублей выложил — тютелька в тютельку…
— Но какое нам с вами до этого дело?
— Значит, не пойдет?
— Не пойдет… к сожалению.
— Гм… Тогда дайте справку.
— Какую справку?
— Да вот, что не пойдет.
— Зачем же?
— Ладно. Скоро узнаете зачем. Тогда другое запоете. А то — не пойдет, не пойдет. Присосались тут к аппарату, бюрократы… Да уж ладно… Брыкин все знает. От него не вывернешься…
Поспешно уходя из редакции, мы слышали, как Брыкин говорил курьерше:
— …Уж такой я человек… Не могу молчать… Люблю правду-мат…
Где он теперь, неугомонный счетовод Брыкин? Где он, этот светлый идеалист на трудном, тернистом пути общественного деятеля? Какие пороги он обивает? В какие двери ломится? Уехал ли он уже из столицы или идет обратно по шпалам со станции «Нара-Фоминское»?.. Или, может быть, он сидит в приемной Калинина, дожидаясь, когда представится возможность прочесть всесоюзному старосте свои последние стихи?..
Кто знает!.. Кто знает!..
1927
— Молчать! — говаривал директор Козолуповского городского банка Уродоналов. — Молчать и не разговаривать! Кто здесь начальник? — Уродоналов здесь начальник! Кто здесь царь? — Уродоналов царь! Кто бог? — Уродоналов. Ясно.
Служащие банка ходили на цыпочках. Клиенты вообще старались не ходить.
— Что такое клиент? — Червь! Что такое бумажка? — Гранит! Какой гранит должен перегрызть клиент, чтобы получить ссуду? — Бумажный гранит. Уродоналов заливался звонким детским смехом. По спинам служащих пробегали противные холодные мурашки…
В дверь просунулось испуганное лицо курьера.
— Так что разрешите доложить — клиент просится. Шестой месяц, извините за выражение, приходит…
— А разве сегодня приемный день? — строго спросил Уродоналов.
— Так точно. Приемный-с, — прошептал курьер.
— Ну, значит, часы не приемные.
— И часы, простите, приемные. Часы эти от трех часов пятидесяти шести минут до четырех часов пяти минут, а сейчас ровно четыре.
— А удостоверение от домкома у него есть?
— Ка-к же-с.
— А свидетельство о благонадежности?
— Не извольте беспокоиться. Целых четыре.
— А свидетельства об оспопрививании небось нету?
— Есть. И из аптеки есть. Даже из пробирной палатки бумажку приволок.
