— Спасибо вам обоим, — промолвила она, — но я немного устала и должна идти в номер. Я дам знать, если мы сможем присоединиться к вам, скажем, часов в семь вечера. Подходит?
— Разумеется, — любезно ответил мистер Бичем. Когда Филаделфия скрылась в отеле, он выразительно посмотрел на жену. — Ну, что я тебе говорил?
— Ты прав: девушка влюблена, а этот прохвост не ценит ее. Бедняжка. Я надеюсь, что нашим дочерям хватит ума не влюбиться до замужества.
— Тоже мне открытие, — обронил мистер Бичем, с нежностью дотрагиваясь до руки жены.
Она посмотрела на мужа и покраснела как школьница.
— Не смейся надо мной, Оран. Ты не был молодым иностранцем, швыряющим деньги на ветер, да к тому же очень красивым. Ты зарабатывал на жизнь своим трудом, что украшает мужчину. Я сразу тебя раскусила, хоть и была влюблена.
— Да еще как, — заметил Оран, пожимая ей руку.
— Ты собираешься найти мистера Милаззо?
— Да.
Филаделфия взглянула на маленькие французские каминные часы, когда они пробили четверть восьмого. Эдуардо так и не вернулся. Впрочем, она знала, что он не вернется. Напрасно она нарядилась.
Она нервно ходила по гостиной в вечернем платье изумрудно-зеленого цвета. Его турнюр был украшен большим плоским бантом, концы которого подпрыгивали при каждом ее шаге, в то время как подол мягко шелестел по ковру. Сумма, которую ей пришлось заплатить горничной, чтобы та помогла ей одеться, расстроила ее. Если бы Эдуардо пришел к назначенному часу, он помог бы ей с корсетом и застежкой. Нарядившись в вечернее платье с голыми плечами и корсажем, украшенным гирляндой из искусственных цветов жасмина и листьев розы, она поняла, что никуда не пойдет.
Звук открываемой двери заставил ее на какое-то время забыть, как она была зла на Эдуардо, потому что он явился собственной персоной. Не говоря ни слова, он подошел к ней и, заключил в объятия, одной рукой придерживая за талию, а другую запустив ей в волосы. Он нежно целовал ее в ухо, прося на португальском простить его.
Филаделфию сразу же охватило ни с чем не сравнимое удовольствие, которое возникало каждый раз, когда он дотрагивался до нее. Однако напряженность момента заставила ее забыть, что это ощущение уже стало для нее привычным. Внезапно она почувствовала, что его рука, переместившись на спину, начала расстегивать ей платье.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Я хочу видеть тебя обнаженной.
Филаделфия отпрянула от него, и охватившая ее радость сменилась прежним раздражением.
