Эйми смущенно хихикнула: la petite morte, «маленькая смерть» — так на французском сленге называется наслаждение, оргазм.
Покончив с мясом, он взял руку Эйми и покрыл ее поцелуями.
— Я ваш, моя дорогая. А если этого вам мало, то просите, чего желаете. Я готов достать для вас с неба луну, лишь бы только вы навсегда остались здесь и готовили для меня.
Эйми тряслась от смеха и не могла вымолвить ни слова.
— Вы просто королева кухни. — Он снова поцеловал ее руку и притянул Эйми к себе. Она перестала хихикать и вскрикнула от удивления. — Богиня, — продолжил он, не отводя от нее глаз. — А я — ваш скромный адепт. Скажите, что мне сделать, чтобы вы остались со мной навеки?
Сердце так колотилось у Эйми в груди, что она едва могла дышать. Оцепенев, она стояла и смотрела в его глаза шоколадного цвета, обрамленные длинными темными ресницами. Никогда в жизни Эйми не находилась так близко с таким мужчиной: высоким, статным, красивым. У нее было несколько парней, но все они были какими-то коренастыми и невзрачными. Им не хватало шарма, уверенности и сексапильности.
Когда Ланс увидел, что она ничего не отвечает, его улыбка померкла. Он внимательно взглянул на нее, и его флирт уступил место смущению. Он вглядывался в ее лицо с таким выражением, словно только что заметил нечто любопытное, что раньше ускользало от него.
— У вас очень красивые глаза.
При этом Эйми еще шире распахнула глаза. У нее перехватило дыхание и закружилась голова.
— С вами все в порядке? — встревожено спросил Ланс. — У вас такой вид, будто вы вот-вот упадете в обморок.
— Все хорошо, — еле слышно пролепетала она.
— Я вас напугал, — неожиданно понял он.
— Я… я… — У нее почему-то пропал голос.
— Простите. — Он поспешно отстранился и выпустил ее руку. — Я просто хотел пошутить.
Она глубоко вдохнула.
— К-конечно.
— Приношу свои извинения…
— Да нет, ничего страшного! — Она ярко вспыхнула. — Я сразу поняла, что вы шутите, а не… заигрываете со мной. Конечно же! — Она рассмеялась. — Как я могла подумать, что… Вы бы никогда, конечно… — «Не стали бы заигрывать с такой, как я», — хотела сказать она, но промолчала.
Байрон смущенно нахмурился, заметив, как бледность Эйми сменилась багровым румянцем. Похоже, он испугал ее по-настоящему. Странно: пугать людей полагалось Гаспару, а уж никак не Бофорту. Роль жизнерадостного француза давалась ему легко, и, надо сказать, таким он почти всем нравился. В образе Бофорта он отдыхал — ему порядком надоело играть скучающего Байрона. Он взглянул на Эйми с непритворной робостью:
