Однажды в шутку он признался Троцеро Пуантенскому, что видит в этих приемах нечто вроде искупления, однако на последовавший вопрос, за какой грех столь странным образом расплачивается властитель, последовало лишь смущенное молчание, точно король раскаивался, что сказал лишнее. Больше они никогда не заговаривали на эту тему.
Впрочем, с годами пришла привычка, и король Вилер научился даже находить определенное удовлетворение в том, что сперва заставлял себя делать лишь усилием воли, из всепобеждающего чувства долга. Ныне он смог, ни разу не зевнув, битый час выслушивать жалобы кожевенных дел мастера на городского голову, задавившего их цех поборами, и даже не поморщиться ни разу, несмотря на резкий запах, которым пропитана была вся одежда ремесленника, так что, казалось, тронный зал превратился на время в дубильный цех. Он даже вынес решение, которое, хоть и было половинчатым, должно было на время примирить враждующие стороны.
Довольным ушел от короля и мелкопоместный гандерландский дворянчик, судившийся с соседом из-за покосных лугов; и крестьяне Мередиса Тиранского, жаловавшиеся, что нарушено их право сбора сухостоя в господском лесу…
Все эти проблемы, разумеется, были совершенно смехотворны и недостойны того, чтобы их выносить на столь высокий суд, однако за годы правления Вилера аквилонцы успели привыкнуть, что могут прийти к королю за справедливостью, когда не в силах обрести ее у местных властей, и им показалось, куда легче все свои беды перекладывать непосредственно на королевские плечи. Он знал, что должен бы гордиться подобным доверием подданных… но в последнее время не ощущал ничего, кроме усталости.
Вскоре после полудня последний посетитель был принят и выслушан. Герольд трубным голосом огласил приговор короля. Писец начертал положенные слова на розовом тончайшем пергаменте, и король, приняв малую печать из рук канцлера, поставил внизу листа жирный оттиск. Придворные, в обязанности которым вменялось присутствовать на королевском суде, облегченно засуетились, обмахиваясь расшитыми золотом веерами из перьев южных птиц, – игрушка, не столь давно вошедшая в моду в Тарантии, – и начали продвигаться к выходу.
Король с трудом поднялся с трона, ухватившись рукой за резную спинку, – в такие промозглые осенние дни у него частенько ныли суставы. Придворные и слуги проводили его почтительными поклонами. Он удалился один, через небольшую дверцу за тронным помостом, не позвав никого с собой. Сегодня, как никогда, Вилеру хотелось остаться одному.
