– Ругай меня, кричи, но не давай воли рукам. Этого я не позволю.
– Твоя Камилла будет недовольна, если я испорчу твое прекрасное лицо?
– Эвелина, прекрати!
– Отпусти меня сейчас же.
– Пообещай, что не будешь драться и царапаться.
– Очень ты мне нужен…
Он ее отпустил, и она успела изо всех сил ударить его по широкой груди, прежде чем он опять схватил ее.
– Ты соврала… Ты ведь обещала не бросаться на меня…
– Как ты смел провести прошлую ночь, ночь сразу же после похорон твоей жены, в объятиях другой женщины!
– Ты задаешь мне вопросы, которые тебя вовсе не касаются, и бесишься, когда получаешь не те ответы, которых ожидаешь. Что же я могу поделать?
Как жаль, что он крепко держит ее, а не то она обязательно расцарапала бы его наглую физиономию.
– Ты бросил своего сына одного и пошел заниматься любовью с какой-то женщиной!
– Мой сын крепко спал и был оставлен под неусыпным оком Лючии, – тут же взвился он.
– Ты мне просто отвратителен! – Она не прекращала поток обвинений. – Ты не мог переждать немного, прежде чем бросаться в объятия своей любовницы?
– Ну-ка потише! Сбавь обороты! – Он отпустил ее, когда почувствовал, что ее запал пропал, как будто воздух вышел из воздушного шарика, и она бессильно опустилась в кресло, стоящее поблизости.
– Я совсем не удивляюсь теперь тому, что Ванесса была так несчастна! – прошептала Эвелина.
Но Алессандро был уже сыт по горло этими ее обвинениями и разоблачениями. Он большими шагами подошел к ней и рывком поставил на ноги. Железной хваткой вцепившись в ее плечи, он тряс ее, повторяя:
– Как ты можешь судить меня, когда не имеешь ни малейшего понятия, что за брак был у нас!
– Я знаю достаточно!
– Ты угомонишься или нет?
– Ни за что!
Губы Эвелины тряслись то ли от неудержимого гнева, то ли еще от какого-то подспудного чувства, и что-то внутри него оборвалось, высвобождая годами копившуюся страсть, будто порвалась эластичная нить, растянутая сверх предела напряжения. Будто желая наказать ее, а может быть и себя самого заодно, он яростно рванул ее на себя так, что она споткнулась и упала на его широкую грудь, а его губы безжалостно вторглись в ее.
Эвелину охватило бешенство, которое уже, казалось, оставило ее. Она чувствовала всю нелепость и несправедливость происходящего. Его губы снились ей прошлой ночью, и вот теперь ее мечты воплощались в реальность каким-то непостижимо искаженным образом.
Почему же она не оттолкнет его, не пустит в ход свои кулаки и ногти, как пыталась сделать всего несколько секунд назад? Почему у нее подгибаются коленки от слабости, а из ее губ вырывается лишь слабый нечленораздельный стон вместо осмысленного протеста? И почему неудержимый напор его губ заставляет ее тело плавиться в его руках? Какой жар пылает внутри его тела, воспламеняя и ее настолько, что нет больше сил и желания спасаться от пожара его страсти? Почему она горит так, будто никогда прежде мужчины не целовали ее?
