И тут он чуть наклонился, и его мустанг рванулся вперед. Конь удалялся так быстро, что Мем едва расслышала голос Уэбба.
— Поезжайте к Коуди! — прокричал он.
Очнувшись от горестных дум, Мем в замешательстве схватилась за поводья своей лошади, чтобы она не бросилась вслед за мустангом. Ее лошадь описала круг, не желая подчиняться. Когда Мем наконец удалось совладать с ней, она подняла голову, вглядываясь в даль, и увидела Уэбба, во весь опор скакавшего к какому-то белому пятну.
Несколько секунд спустя Мем поняла, что белое пятно — это одинокий фургон, свернувший с дороги, тянувшейся вдоль берега Платт. Щурясь от пыли, поднятой норовистой лошадью, она снова посмотрела вслед Уэббу.
Даже на ее неопытный взгляд что-то казалось не так. Фургоны редко путешествуют в одиночку — неужели этот был брошен тем караваном, который идет впереди? Любопытство и жажда приключений побуждали ее последовать за Уэббом, чтобы самой разобраться в ситуации. Но здравомыслие, как обычно, перевесило.
Мем в задумчивости тронула поводья. Пришпоривая лошадь, она надеялась, что сможет удержаться в седле достаточно долго и довезет послание Уэбба до Коуди Сноу. Мем была даже рада этому поручению — оно отвлекало от мыслей о пережитом унижении.
— Мем Грант, — пробормотала она сквозь зубы. — Ты глупая, влюбчивая старая дева. Разве ты ничему не научилась за двадцать восемь лет?
Через год она будет смеяться над собой — вообразила, что такой мужчина, как Уэбб Коут, может ею заинтересоваться. Она запомнит сегодняшний день и всегда будет со стыдом вспоминать о собственной наглости: сказать Уэббу, чтобы он называл ее по имени.
Но сейчас его отказ причинил ей такие же мучения, как и ее головная боль, от которой, казалось, раскалывается голова.
Коуди легким галопом поскакал к обозу и велел Майлзу Досону остановить караван в четверти мили от одинокого фургона. Быстро осмотревшись, он направился к песчаному холму, где стояла поджидавшая его Перрин.
Она смотрела на запад, в направлении алых облаков, вздымающихся к небесам вдоль линии горизонта, а во тьме у самой земли полыхали молнии. Поднявшийся ветер выдувал темные пряди из-под ее шляпки, облеплял юбками ягодицы и бедра, и Коуди, увидев ее, вдруг почувствовал стеснение в груди.
Она, как тростинка на ветру, выглядела такой беззащитной и одинокой на фоне неба и необозримой равнины… Он сам себе удивился — удивился внезапно возникшему желанию прижать ее к своей груди и защитить от непогоды, от ударов судьбы и одиночества, навязанного ей.
