— Простите! — Перрин тотчас поняла: это не самое лучшее начало. Она смутилась. Затем, судорожно глотнув, снова заговорила: — Внимание, пожалуйста!
Женщины оставили свои занятия. Они подняли головы и вопросительно уставились на Перрин. От этих взглядов, упрямых и осуждающих, приготовленная речь вылетела у Перрин из головы. Во рту пересохло.
— Мне никогда прежде не доводилось держать речь, — тихо, с запинкой проговорила она, раздумывая, видят ли они, что губы ее дрожат.
— Громче, — мягко попросила Хильда.
Перрин откашлялась. Для придания себе храбрости Перрин положила под лиф платья самое дорогое, что у нее было. Коснувшись груди, она почувствовала свою старую «валентинку», прижатую к телу. За долгие годы буквы выцвели, и теперь только она одна могла разобрать надпись: «Моей любимой жене Шарлотте». «Валентинка» — это все, что осталось у нее от родителей.
Перрин бросила взгляд на Джейн Мангер, которая сидела чуть поодаль от остальных. Усталые глаза Джейн пристально смотрели на нее с надеждой и нетерпением.
Перрин глубоко вздохнула:
— Я попросила вас прийти сюда, потому что мы попали в затруднительное положение и мне надо с вами посоветоваться.
— Ив чем же состоит затруднение? — спросила Сара Дженнингс. Она вручила форму с тестом молоденькой Люси Гастингс — настала ее очередь мешать тесто.
Что бы ни делала Перрин, Сара смотрела на нее с каким-то особым выражением, как бы намекая, что смогла бы справиться с этим лучше. Тем не менее Перрин восхищалась ею. Сара была добродушной, хоть и серьезной, и не стеснялась говорить то, что думает. Будучи долгие годы женой военного, она встречала любые трудности с таким видом, словно все преграды ей нипочем. Перрин вынуждена была признать: хорошо бы иметь Сару в союзниках, случись что-нибудь серьезное.
— В задних рядах слышно?
Перрин посмотрела на последний ряд, где сидели самые молодые женщины — Тия Ривз, Люси Гастингс и Уна Норрис. Тия оторвалась от своего блокнота для рисования и кивнула головой. Люси сделала то же самое. Уна Норрис отложила в сторону свои цветочки и нахмурилась. Было ясно: Перрин не нравилась Уне. Девушка не сказала ей и нескольких слов с самого начала путешествия.
— Я полагаю, что всем вам известно: Уинни Ларсон больна. — Перрин прижала к груди дрожащие руки. — Я недавно узнала причину ее болезни, и мои подозрения подтвердились.
— Это холера! — выдохнула Бути. Подняв рубашку, которую чинила, она воспользовалась ею как веером; казалось, бедняжка вот-вот лишится чувств. — Я так и знала! Мы все умрем!
