Он ведь летел, не так ли? А эти весёлые пятнышки рядом (или не рядом?) с ним, которых он, или не он, а кто-то другой, в другой памяти, когда-то называл “люди-тамми”. И если это был полет, а не что-то совершенно другое, как, например танец или пение, тогда это действительно происходило в этой зелёной вселенной, наполненной удовольствием, в среде, отличной от воздуха, и в пространстве, не изменяющемся во времени. И они парили в свете, излучая свет.
И они были не одни. Здесь было все. Жизнь сменила Время, которое стало Жизнью; Смерть ушла. И все было похожим друг на друга.
В том, другом, неопределённом существовании, о котором сейчас было даже трудно вспомнить, и которое казалось сном во сне, то, другое, существование ассоциировалось с песчаным берегом и серым дождём (серым? он должен быть зелёным, ибо зелёный не имеет сходства), в том существовании были падающая с неба птица и огромное существо, выплывающее из морских глубин… и они прошли сквозь… мираж, и были здесь в пространстве, наполненном удовольствием. И всем казалось, что есть время и место для всего, — они могли расти и развиваться, без борьбы, развиваться вечно, если захочется, — и людям-тамми, и птице, и чудовищу.
Грэн чувствовал, что мираж действует на него не так, как на других. Но это было неважно. Ему было хорошо в этом полёте, где не было ни времени, ни расстояния.
И тем не менее он чувствовал, что отстаёт от других. Скорость его полёта падала. Появилось беспокойство, и он ощутил присутствие временного измерения, иначе он не отставал бы от других. И они бы не оглядывались на него, улыбаясь и кивая головами: птица, животное, люди-тамми. И не расцветали бы буйной зеленью различные растения, заполняя расстояние между ним и его попутчиками. И он бы не гнался за ними, крича и всё равно отставая. И вдруг все то, что он уже успел полюбить, и к чему успел привыкнуть, стало исчезать.
Его охватил страх — страх потерять этот зелёный рай, где так сладко кружится голова. Но миллион глаз сказали “Нет!” и выплюнули его обратно в мир, которому он принадлежал…
Он лежал в пещере, распластавшись на истоптанном песке, раскинув в стороны руки и ноги. Он был один. Над ним миллион каменных глаз с отвращением закрылись, и в его мозгу утихла зелёная музыка. Грэн почувствовал себя жутко одиноким.
По-прежнему шёл дождь. Грэн понял, что его отсутствие, казавшееся ему бесконечно долгим, длилось какое-то мгновение. Время… или что там ещё… было, наверное, субъективным феноменом, механизмом в кровообращении человека, чуждым растениям.
