– Тогда точно поправлюсь, – улыбнулся Мампо.
– Когда я вырасту, – прошептала Пинто, – я выйду за тебя замуж.
Раньше она ни за что бы не решилась это сказать. А сейчас ей было все нипочем.
– Неужели, Кнопка?
Так девочку называл только Мампо. Пинто это нравилось, хотя она понимала, что в глазах друга еще выглядит ребенком.
– Так ты возьмешь меня в жены?
– До свадьбы тебе еще очень-очень долго…
– Если тебя попробует отобрать другая, я ее убью. Даже Кестрель. Особенно Кестрель.
Мампо отстранился, но Пинто вцепилась в его руку.
– Не надо так. Ты сама в это не веришь.
– Верю! Возьму и убью! Буду пырять ее ножом, пока не убью.
Мампо рассердился и оттолкнул маленькую подружку.
– А ты знаешь, что такое убивать? Я только что видел, как люди убивают друг друга. Больше никогда так не говори, слышишь?
Но Пинто было уже не остановить.
– Да, убью! Зарежу, заколю, пущу кровянку…
Мампо схватил ее за плечи и потряс.
– Пинто, ты сказала, что меня любишь. Любишь меня – люби и Кестрель. Понятно? Еще одно гадкое слово – и я тебе больше не друг.
Пинто замолчала, хотя внутри у нее все кипело. Ей очень хотелось сказать, как она ненавидит Кестрель, но тогда она потеряет Мампо! Ярость и любовь разрывали сердце Пинто. Вдруг ее охватила слабость. Из глаз брызнули слезы.
– Так нечестно! Нечестно!
Пинто развернулась и бросилась прочь, прочь, прочь.
Ее отсутствия никто не заметил. Все думали только о спасении от разбойников. Когда встало зимнее солнце, мантхи собрались вокруг повозки, чтобы позавтракать и поговорить.
Пинто, несчастная и дрожащая, тайком вернулась в лагерь. Тем временем остальные слушали рассказ Кестрель о Руфи Блеше и о том, как он им помог.
– Хотя Руфи совершил ужасный поступок, – закончила Кесс, – он искупил свою вину.
Пинто отвернулась от Кестрель и посмотрела на Мампо. Ей было грустно и плохо. «Никто меня не любит! Вот умру, тогда все пожалеете», – думала она.
Аира Хаз выслушала Кестрель с сочувствием.
– Бедный мальчик! Жестокие времена…
Кесс думала о том, что давным-давно, еще в Араманте, Руфи Блеш сочинил стихотворение. Ему даже дали за него медаль. И сейчас она видела перед собой не озлобленного беглеца из Домината, не бандита с изуродованным и окровавленным лицом, а мальчика, который написал:
Нет, я не грущу,
Просто жду и молчу.
Чтоб говорить смелей,
Жду улыбки твоей.
Мы ведь почти друзья,
Ты похож на меня.
Может быть, ты, как я,
Ждешь улыбки моей?
