Его взгляд впился в ее лицо.
– Почему это я – другое дело?
– Ну, она считала, что Оборотень – не пара королю…
– Я что – сам бы не разобрался, кто мне пара, а кто нет? – мрачно осведомился он.
Она не стала спорить.
– Ей, наверное, казалось, что она хорошо меня знает. Во всяком случае, давно.
– Она давно тебя знала… А прежняя моя банда – кто-нибудь из них – знал?
– Да уж знал кое-кто… Кочерыжка знал – мы же с ним земляки, можно сказать… Тьерри знал…
– Ну, дружки, ну, дружиннички мои… Что ж из них мне никто не сказал?
Она высвободила руку, откинулась назад в кресле. Нехорошая усмешка стала явственнее.
– У них были на меня свои виды… определенные. Кочерыжка, например, пытался меня изнасиловать – тогда-то и пришлось мне его убить. Это было в тот день, когда на тебя напали люди Фулька. Ты, кстати, никогда не задавался вопросом, где шлялся оруженосец твой Озрик в тот час, когда он был больше всего нужен своему господину?
– Нет, не задавался. Тогда я был уверен, что тебя убили. А потом Фульк проговорился, что они потеряли твой след, и я просто обрадовался.
– Ну вот, теперь ты знаешь, где… А Тьерри – тот вообще ко мне сватался, выгодной невестой я ему показалась…
– И что ты ему сказала?
– В таких случаях не говорят, а бьют… – Она оскалилась с некоторым даже удовольствием. – Ладно, хватит о покойниках.
Это выражение на ее лице могли бы припомнить послушник Протей и Тьерри-Красавчик на Барсучьем Горбу – но они уже не в состоянии были никому об этом рассказать. Эд не видел его никогда, но теперь он знал, кого напоминает ему этот жесткий оскал, это сумрачное веселье во взгляде, эта надменно откинутая голова.
Его самого.
– Значит, они знали. Кто еще знал?
– Многие, – она махнула рукой. – Почитай, что все, кроме тебя. Ты один ничего не знал.
– Это не совсем так, – медленно сказал он.
– Что? – она невольно дернулась, усилием рассудка принуждая себя к спокойствию.
– Я не то чтобы не знал. Я… не хотел знать. Отказывался знать. У меня была груда доносов на тебя… с первого же дня твоего пребывания в Париже. И… некоторые из них я даже проверял. Но не хотел верить.
– Почему?
– Потому что до тебя… до Озрика… у меня не было друзей. Дружки были. Сообщники. Собутыльники. Друга – не было. И я не хотел отказываться от единственного друга.
У нее перехватило горло. И это его она когда-то жалела за наивность! За прошедшие годы ей казалось, что душа Эда перед ней все равно что раскрытая книга, а сейчас в ней раскрывались такие провалы, о которых она понятия не имела. Чтобы скрыть замешательство, она попробовала свести все к шутке.
