— Нет, не на следующий. Он просто… просто… Я не знаю, говорить ли про интимное?
— Обязательно! Мы врачи, — ответил Семен Алексеевич.
Понимаете, Миша до этого… несколько раз… ну, не получалось у него… в смысле близости. Я даже потом у него в кармане нашла упаковку «Ниагары».
— Можно предположить, что в день приступа Михаил Александрович принял «Ниагару»? — спросил Кладов.
— Можно, — кивнула Рая, — потому что все у него… то есть у нас, отлично получилось. Правда, Мише тут же стало плохо с сердцем.
— А вы ему, случайно, нитроглицерин не давали? — нахмурился Василий Иванович.
— Давала. Когда на «скорую» позвонила, мне подсказали.
Василий смотрел на девушку с жалостью: того не ведая, она прямиком отправила любовника на тот свет.
Семен сделал пометку в блокноте и обронил:
— Еще один аргумент за то, что Кутузов должен быть скорее мертв, чем жив.
Рая испуганно округлила глаза. И снова ее успокоил Василий Иванович, сказал, что все в порядке. Два доктора почему-то наводили на мысль о добром и злом следователе. Василий Иванович безусловно добрый, и, будь настоящим следователем, преступники бы, наверное, распахивали ему душу на первом же допросе. Семен Алексеевич, которому принадлежала инициатива заняться Мишей, пугал Раю. В нем чувствовался недобрый, циничный напор и равнодушие прозектора, исследующего труп. Но такие качества всегда принимаются как свидетельство большого профессионального мастерства. Поэтому Рая больше доверяла Шереметьеву, а общаться предпочла бы с Кладовым.
Никакой системы в омоложении Михаила, по словам Раи, не было. Он мог в течение недели за ночь терять по дню-два-три. А мог проснуться на месяц, год или на пять лет назад. Всегда с хорошим аппетитом. После того как его отбросило во время, когда они с Раей были незнакомы, каждое утро он считал, что вчера напился до беспамятства. Она уже привыкла к чудесам: к тому, как у Миши вырастают зубы, появляются и исчезают мелкие раны, темнеют волосы на голове и на груди. В это трудно поверить, но не верить своим глазам невозможно.
— У меня к вам просьба, — обратилась она к Шереметьеву, справедливо приняв его за главного. — Вы не могли бы выписать Мише больничный, чтобы он не ходил на работу?
В институте последние дни стало совсем плохо. Мишино омоложение не могло остаться незамеченным. Пошел слух, что он подвергся лечению теми самыми стволовыми клетками. Откуда взял на них деньги, ясно, что не малые? Преподаватель мог разбогатеть, только беря взятки за вступительные экзамены в институт. Рае уже намекали, что по Кутузову плачет прокуратура.
