Два года не утихала в ее душе боль после встречи с Эльвирой Розой Мартинес. С недавних пор Шонтэль казалось, что она наконец совладала с собой. И вот едва лишь она начала вспоминать, как почувствовала ту же боль — как будто это случилось вчера.
— Ты сказала, что это произошло за день до того, как ты оставила меня, — напомнил Луис.
— Да, но на самом деле все началось гораздо раньше, — задумчиво произнесла она, вспоминая недели, проведенные вместе с Луисом в его квартире в Баррио Реколета. Это был один из самых фешенебельных районов Буэнос-Айреса, где проживали почти все городские богачи и знаменитости. Луис не прятал Шонтэль от своей семьи, что, в общем-то, было бы довольно сложно: дом его родителей был недалеко.
— А до этого моя мать с тобой общалась? продолжал выспрашивать Луис.
— Нет, но ведь ты и не хотел знакомить меня с ней. Ты также не хотел, чтобы я познакомилась с кем-нибудь из твоих друзей. — Она повернулась к нему:
— Почему, Луис?
Он посмотрел ей в глаза:
— Я не хотел делить тебя еще с кем-то.
— И собирался оставить все как есть? Он пожал плечами.
— Честно говоря, я об этом не задумывался.
— Ты стыдился меня? Он нахмурился.
— С чего ты взяла?
— Может быть, я как-то не так себя вела. В его глазах появилась злость.
— Это слова моей матери?
— Если бы я не жила за твой счет, ее слова не имели бы для меня никакого значения. — Девушка отвернулась и стала смотреть в окно, вспоминая, как долго тянулись дни — Луис засиживался на работе допоздна, а ей было так одиноко. Разумеется, она не сидела дома все дни напролет, конечно, нет. Всегда было чем заняться. Можно было пойти на знаменитое кладбище Реколета, побродить по старинным площадям, наслаждаясь удивительной архитектурой, послушать уличных музыкантов. Можно было ходить по музеям и выставкам… Недаром Буэнос-Айрес называли Парижем Американского континента.
Скучать ей не приходилось. Вовсе нет. Но ей было ужасно одиноко. Чужая страна. Чужая культура. И все-таки она не чувствовала себя иностранкой — чужеземкой — до того дня, как лицом к лицу столкнулась с Эльвирой Розой Мартинес. И Клаудией Гальярдо.
— Знаешь, неприятнее всего была ее симпатия, которую она якобы испытывала ко мне, заметила Шонтэль сухо. — Как она была огорчена, что я даже не догадываюсь о твоем истинном отношении ко мне. Это ужасно, что ее сын ввел меня в заблуждение, не объяснив своих намерений.
