Естественная смерть юной царевны, в силу простой случайности, казалась чем-то страшным, ужасающим: воображению египтян представлялось, что это не простая смерть, а какое-то роковое предзнаменование.
Да и в самом деле: для умилостивления богов приносится небывалая почти в летописях страны жертва — и боги не принимают ее. Мало того, какая-то высшая сила посылает на землю небесный огонь, повергает в прах изображение Горуса, превращая его силой небесного огня в безобразную, бесформенную массу; жрецы и сам великий бог Апис поражены ужасом!
Нет, это не простая смерть — это какое-то страшное знамение, знамение гнева богов. Но на кого они излили свой гнев? На самого фараона! За что? За какие преступления?
Все Фивы в тревоге. Весть о страшном событии облетает весь Египет.
А юная покойница лежит на богатом смертном ложе, окруженная многочисленной семьей своей, братьями, сестрами. Смерть придала ее прекрасному лицу выражение глубокой, кроткой задумчивости и покорности воле богов. Теперь для семьи фараона и для всего его многочисленного двора наступили «дни плача» — семьдесят дней плача вплоть до самого погребения отошедшей на лоно Озириса юной царевны.
Еще не успело остыть тело умершей и первые слезы горя не успели высохнуть на щеках окружавшей ее семьи, как во дворец явился Аммон-Мерибаст с целым сонмом других жрецов и богатыми погребальными носилками из храма Озириса, чтоб взять новую жертву подземного мира и приготовить ее к переходу в этот таинственный мир. Надо было торопиться с началом бальзамирования, потому что после неожиданной грозы, разразившейся над Фивами в тот день, когда приносилась Нилу «живая жертва», настали вдруг дни знойного самума и тело умершей должно было быстро подвергнуться разложению.
Под пение погребальных гимнов, среди курений фимиама и общего плача, тело умершей, покрытое дорогим виссоном, было положено на носилки и, в сопровождении несметной толпы народа, под звуки печальной музыки, направилось к храму Озириса, где в особой лаборатории, обставленной глубочайшей тайной, совершалось обыкновенно бальзамирование умерших.
За печальными носилками шел сам Рамзес в траурном одеянии, без меча и без всяких украшений, с открытой головой, посыпанной пеплом с жертвенника Озириса, и с распущенными волосами в знак глубочайшей скорби. Его окружало все его многочисленное семейство. В ближайшей группе придворных жрецов, следовавших непосредственно за семьей фараона, шла Изида-хеттеянка и Лаодика. Воздух оглашался рыданиями — все Фивы плакали! Это было что-то потрясающее.
