— Золотой кобчик, — сказала Тиа, рассматривая подарок великого жреца с ласковой улыбкой, — это добрый знак, дитя мое.
— Да, мама, от святого отца — все доброе, — серьезно сказала юная дочь фараона.
— Это правда, милая Нитокрис, но кобчик от служителя бога Аммона — это знамение.
— Какое же, милая мама?
— А такое, плутовка, что ты скоро, подобно этому кобчику, улетишь от нас.
— Как, мама? Куда я улечу? — недоумевала хорошенькая Нитокрис.
— А разве ты не знаешь, какой удел предназначен всякой женщине матерью богов, великою Сохет, супругою Пта?
— Не знаю, мама.
— Быть сосудом на жертвеннике божества, дающего жизнь, творящего, созидающего.
Юная дочь фараона все еще не понимала намеков матери.
— Тебе уже тринадцать лет, — продолжала Тиа, — а я тринадцати лет была уже матерью Пентаура.
— Ах, мама! Я не хочу замуж! — вспыхнула Нитокрис. Но в это время вошел евнух царицы и поклонился до земли.
— Ты что, Сагарта? — спросила Тиа.
— Господин женских палат Бокакамон желает лицезреть твою ясность, — отвечал евнух.
— Пусть войдет Бокакамон, — сказала царица. Евнух почтительно удалился.
— Поди и ты к себе, милая Ниток рис, — сказала Тиа дочери, — мне нужно поговорить с Бокакамоном о делах дома нашего.
Нитокрис горячо поцеловала мать.
— А все-таки я не улечу от тебя, как не может улететь этот золотой кобчик, — сказала она, уходя из помещения царицы.
В это время вошел тот, о ком докладывал евнух. Это был мужчина лет шестидесяти, бодрый и прямой, как юноша, с седыми волосами и совсем черными бровями. На смуглой шее его была золотая цепь с тремя рубиновыми пчелами на ней, подарок предместника Рамзеса III, фараона Сетнахта. Бокакамон, так звали вошедшего вельможу, был начальником женских палат фараона, «недремлющим оком» царя, «стражем сада наслаждений» своего повелителя.
— Великая Сохет да хранит вечно красоту твоей ясности, рассыпая розы на твои ланиты, — высокопарно приветствовал свою госпожу Бокакамон, подобострастно кланяясь и прижимая черную и жилистую руку к сердцу.
— Пусть Горус из светового круга вечно освещает твои прекрасные седины, — с тою же напыщенною любезностью отвечала царица. — Сядь на место свое.
Бокакамон сел против Тии и молчал из уважения к своей повелительнице. Жена фараона огляделась кругом.
— Ты знаешь, что объявлен поход против презренной страны Либу (Ливия)? — сказала она тихо.
— Знаю, царица: презренные либу под начальством царей своих, Цамара и Цаутмара, — да поразит бог Монту дерзких своим огненным мечом — наступают на границы Египта, и великий Рамзес — да хранит его великий Ра! — хочет поразить их своим гневом.
