Я буквально слышал, как он проговаривает все это про себя. Он задал мне всего три вопроса. Где родился? Где проживаю в Париже? Давно ли живу во Франции? Из моих ответов он составил прекрасное небольшое досье имени меня, в конце которого поставил в меру витиеватую подпись с положенным количеством завитушек, затем скрепил это прозаическим штампом с нужной печатью. Такова была его работа, и он добросовестно исполнял ее.
Надо признать, он довольно долго провозился с моим делом. Но на этот раз время работало на меня. Я мог торчать тут хоть до самого утра, если это было необходимо. Я чувствовал, что он трудится на мое благо, на благо французов, что наши интересы совпадают, потому что мы оба — разумные интеллигентные люди, и к чему нам доставлять другу другу неприятности. Таких людей французы называют quelconque5, что совсем не то же самое, что Никто в Англии, потому что мистер Любой или мистер Каждый во Франции совсем не то, что мистер Никто в Англии или Америке. Ouelconque — не Никто во Франции. Он — такой же, как и все, просто его история, его традиции, его жизненный путь делают его чем-то большим, чем Некто в других странах. Как и этот терпеливый маленький человечек, эти люди зачастую так себе одеты, у них потертый вид… и подчас… что греха таить… от них дурно пахнет. Они не блещут чистотой, зато знают свое дело, а это, согласитесь, не так уж и мало.
Как я уже сказал, ему потребовалось немало времени, прежде чем он занес в свои книги все данные. Нужно было подложить копирку, оторвать бланки квитанций, наклеить наклейки и так далее. Чтобы не точить новый карандаш, в корпус ручки вставлялся очередной карандашной огрызок, затем куда-то запропастились ножницы, завалившиеся, как оказалось, в корзину для бумаг, налить свежих чернил, достать новую промокашку, нужно было сделать массу вещей… В довершение всего в последний момент обнаружилось, что моя французская виза просрочена. Мне деликатно предложили возобновить ее — на случай, если я когда-нибудь надумаю опять попутешествовать. Я не стал спорить, зная наверняка, что пройдет много времени, прежде чем мне взбредет в голову мысль покинуть Францию. Согласился скорее из вежливости и уважения к героическим усилиям, затраченным на меня.
Когда с формальностями было покончено, когда мой паспорт и удостоверение личности благополучно перекочевали ко мне в карман, я с подобающей почтительностью предложил ему посидеть в баре напротив. Он любезно принял мое приглашение, и мы не спеша отправились в бистро у вокзала. Он поинтересовался, нравится ли мне жить в Париже. Интересней, небось, чем в этой дыре, добавил он. Нам почти не удалось поговорить, поскольку поезд отправлялся через несколько минут. Я думал, что на прощанье он не удержится от того, чтобы спросить меня: «Как же вас угораздило так вляпаться?», — но нет, ни малейшего намека.
