Сказал! А ведь он впервые встретил эту женщину только восемь или девять часов тому назад и практически ничего не знает о ней, кроме того, что она его заинтересовала. Возможно, Бен Блэкберн прав. Воздержание играет злые шутки и приводит к тому, что начинаешь без всякой причины восхищаться новой гувернанткой собственной дочери!
— Нет, милорд, ни вы, ни я не можем желать этого. Вы приглашаете мужчин, и у вас свои темы для разговоров. Леди Летиция и я неподходящие собеседники.
— Вы спорите со мной, мисс Лоуренс? А ведь минуту назад вы сказали, что мое слово — закон. Что же случилось с вашими принципами? Почему вы так быстро изменили им?
— Принципы, как и правила, имеют исключения. Как учат нас книги, исключения подтверждают правила.
Ее лицо оживилось, глаза засияли, она бросала ему вызов, как ни одна другая женщина.
Милорд не мог знать, что Эмма Лоуренс снова и снова задает себе вопросы. Неужели этот мужчина действительно Доминик Хастингс, тот легкомысленный юноша, которого она когда-то знала? И почему она говорит с ним так дерзко, как не смела, когда он был Домиником Хастингсом, а она — толстушкой Эмилией Линкольн? И почему он неравнодушен к ней? А он действительно неравнодушен, в этом нет сомнения. Более того, что он делает в ее комнате? Или уже наметил ее себе в жертву? Из слов миссис Мортон Эмма поняла, что он не проявлял никакого интереса к предыдущим гувернанткам Летиции, даже к хорошенькой и ветреной мисс Сандеман. Так почему же он преследует Эмму Лоуренс?
Когда Хастингс вошел, ей показалось, что он выглядит нездоровым, но сейчас его лицо светилось. Он подавил смешок и сказал:
— О, как я слышал, женщина всегда должна оставить за собой последнее слово, и вы не исключение. Хорошо, я запомню ваши слова. Вы будете приводить Летицию к обеду не каждый вечер, а когда я почувствую необходимость в более изысканной компании. Вы правы: я привык обедать с мужчинами и говорить о мужских делах, но, пожалуйста, поверьте, иногда хочется чего-то менее похожего на военный лагерь.
Эмма снова склонила голову, и на этот раз он не сделал попытки приподнять ее.
— Хорошо, милорд. Слушаю и повинуюсь.
Она снова смеется над ним, он был уверен в этом. Он поклонился ей, низко поклонился, она ответила поклоном… но не таким низким. Ему не хотелось покидать ее. Она вдруг показалась воплощенным искушением. Он начал внутреннюю борьбу с этим искушением, победил и приготовился уходить.
Его ладонь уже лежала на дверной ручке, когда она снова заговорила, и ее слова заставили его изумиться наблюдательности Бена Блэкберна и своей собственной.
