Собственные недостатки были хорошо ей известны. Дина не была блондинкой, и ее трудно было назвать хорошенькой. Темноволосая, худенькая, плоскогрудая (как она в отчаянии говорила себе) и слишком уж узкобедрая. В ней не было ничего от роскошных женщин, которых изображали на модных открытках.
— И эти модные платья мне не идут. Только движения сковывают. Они хороши для пухлых голубоглазых девушек с локонами, а не для черноволосой худышки. А раз уж за мной и приличного приданого нет, — печально подытожила она, — то никто даже по расчету на мне не женится!
— Деточка, деточка. — Мать зевнула. — Сколько раз мы все это обсуждали? Опять та же песня.
— Знаю, я вечно пою не о том… и никогда не спою то, что понравится Виолетте. Слава Богу, теперь, когда она связалась с принцем Уэльским, ей будет не до меня.
— Озорница, — рассмеялась мать.
Она задумчиво взглянула на дочку. Когда Дина упомянула о Виолетте и принце, ее лицо оживилось, засияло, и из-под него, как из-под маски показался совершенно другой человек — сильный и страстный. Как будто Дина из будущего на мгновение заменила собой теперешнюю Дину, чтобы тут же исчезнуть.
Шарлотта Рейнсборо покачала головой. Господи, что за странные мысли? Она серьезно обратилась к дочери.
— Еще одно, детка, будь осторожна, когда Виолетта выведет тебя в свет. Есть мужчины, которые охотятся за такими юными девушками, как ты.
— Ну, уж об этом можешь не беспокоиться, — ответила Дина с улыбкой. — Вряд ли я привлеку внимание хищников или сластолюбцев. Это все равно, что представить, будто мне удастся соблазнить принца или отбить у Виолетты поклонника. К тому же ты говорила, будто мужчины не любят спорщиц, так что я всегда сумею оттолкнуть неприятного мне человека.
На этом и закончилась их беседа. Мать покачала головой, подали чай, пришли гости, и на время Дина забыла о своем будущем. Будущем, в котором ее, словно вещь, отправят в дом Виолетты, наведут на нее лоск к началу сезона, будут оценивать и, почти наверняка, отвергнут, а лишь потом вернут в ее уединенное убежище.
— Нет, правда, Коби, ты же всех собой затмил, так нечестно, — заявила Сюзанна Уинтроп, жена американского посла в Лондоне, своему сводному брату Джейкобу Гранту.
В ответ он одарил ее ленивой улыбкой, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать в Сюзанне ярость.
Ее раздражала не только классическая красота его лица и тело атлета, не только изящество, с которым он носил свои костюмы, или его самонадеянность — все вместе, это могло не только пленять и очаровывать окружающих, но и вызывать в них страх. Нет, ее злило, что в одном мужчине соединились столько выдающихся качеств.
