– Скажите мне одну вещь, дон Максимо, – спросил его старик Хакоб, – вы могли бы похоронить вашу жену заживо?
– Разумеется, – отвечал дон Максимо Гомес. – У меня рука не дрогнула бы, можете мне поверить.
Старик Хакоб удивленно смолк. Затем, потеряв шашки, занимавшие наиболее выгодные позиции, вздохнул:
– Дело в том, что, похоже, Петра скоро помрет.
Дон Максимо Гомес и бровью не повел.
– В таком случае, – сказал он, – я не вижу необходимости хоронить ее заживо.
Он «съел» две шашки и прошел в дамки. Потом поглядел на противника глазами, в которых заблестело что-то, похожее на слезы.
– Что с ней?
– Ночью она почуяла запах роз, – пояснил старик Хакоб.
– Ну, тогда у нас должна помереть половина деревни, – заметил дон Максимо Гомес. – Сегодня утром я только об этом запахе и слышу.
Старику Хакобу пришлось сделать огромное усилие, чтобы, снова проиграв партию, не обидеть его. Он убрал стол и стулья, запер лавочку и начал разыскивать по всей деревне человека, который почуял запах роз. В конце концов, положиться тут можно было только на Тобиаса, так что старик Хакоб попросил его зайти к нему, сделав вид, что встретились они случайно, и обо всем рассказать его жене.
Тобиас так и сделал. В четыре часа он, нарядный, как человек, который собирается нанести визит, появился в галерее, где супруга старика Хакоба проводила вторую половину дня, готовя для мужа костюм вдовца.
Вид у Тобиаса был столь загадочный, что женщина так и подскочила.
– Господи! – воскликнула она. – А я было подумала, что это архангел Гавриил!
– Обратите внимание: это не он! – сказал Тобиас. – Это я; я пришел, чтобы рассказать вам кое-что.
Она поправила очки и снова принялась за работу.
– Я знаю, в чем дело, – сказала она.
– А вот и нет, – отвечал Тобиас.
– Я знаю, что сегодня ночью ты почувствовал запах роз.
– Откуда вы знаете? – в отчаянии спросил Тобиас.
– У человека в моем возрасте столько времени для размышлений, что в конце концов, он становится ясновидящим, – ответила Петра.
Старик Хакоб, который приложил ухо к перегородке, отделявшей галерею от помещения позади лавки, вздрогнул от стыда.
– Что это тебе взбрело в голову, жена! – крикнул он через перегородку. Он вошел в галерею. – Речь идет вовсе не о том, о чем ты думаешь!
– Этот паренек все сочиняет, – сказала она, не поднимая головы. – Ничего он не почувствовал.
– Это было часов в одиннадцать, – сказан Тобиас, – я еще испугался крабов.
Петра закончила починку воротничка.
– Сочиняешь! – Она стояла на своем. – Всем известно, что ты врунишка. – Она перекусила нитку и посмотрела на Тобиаса поверх очков. – Одного не понимаю: как это ты взял на себя труд смазать кожу вазелином и почистить ботинки, – не иначе как для того, чтобы выразить мне свое неуважение.
