Как только они спустились с гор и поскакали по безлесной равнине, Кристал начала припоминать дорогу к месту передачи выкупа. Казалось, с того дня, когда Кейн возил ее туда, прошла целая вечность. Тогда они тоже ехали, отгородившись друг от друга стеной молчания, но теперь их разделяла тишина иного рода. В тот день это была обычная, пустая, плоская тишина, а сейчас она словно обрела формы некоего живого существа, которое сидело между ними, преисполненное волнующих воспоминаний о том, что было для них безвозвратно утеряно. Черное безмолвие.
Кристал, никак не желая верить в печальный исход, крепче прижалась к Кейну, приникнув щекой к его теплой спине; под мягкой тканью выцветшей рубашки в такт иноходи лошади поигрывали стальные мускулы, вселяя в нее покой, прогоняя сомнения. Девушка ее воспитания ни за что не стала бы льнуть так к преступнику, но Кристал чувствовала себя одинокой и обманутой. Словно ей на долю секунды показали нечто прекрасное, доброе, хорошее, но, как только она захотела принять это, дверь тут же захлопнулась, оставив ее ни с чем и еще более безутешной, потому что она хорошо понимала, что это доброе и прекрасное никогда не будет ей принадлежать.
Кейн, почувствовав ее настроение, ласково проговорил:
— Все будет хорошо, девушка.
Кристал не ответила и посмотреть ему в лицо тоже не решилась. Она боялась, что не выдержит и расплачется.
Бандиты добрались до водонапорной башни задолго до полудня. Коней отвели в небольшую тополиную рощу, приютившуюся под гребнем горы; с железнодорожного полотна ее видно не было. Кайнсон и Кейн, по-прежнему верхом на лошадях, ждали своего часа под сенью деревьев, готовые в любой момент покинуть укрытие. Кристал тоже сидела на кобыле, вцепившись в Кейна, с нарастающим ужасом наблюдая за катящимся к зениту солнцем. Другие разбойники с винчестерами в руках ползком рассеялись в высокой траве, занимая стратегически выгодные позиции поблизости от того места, куда должны были сбросить выкуп за заложников.
Локомотив они заметили за пять миль от водонапорной башни. Издалека он был похож на хрупкую детскую игрушку, которую безжалостным разбойникам не составит труда раздавить одной рукой, но по мере приближения его силуэт стал казаться зловещим. Скрежет смазанного железа и шипение разлетающейся искрами угольной пыли оглашали округу. Пар вырывался со свистом, как воинственный клич Джеймса Стюарта[10], призывно размахивающего перед солдатами своей шляпой с плюмажем.
