Негр задумчиво оглядел ее с ног до головы и после некоторой паузы важно произнес:
— Вы маджана. А может, вас следует величать еще и ушакии. — Он добродушно усмехнулся.
У Серенити отлегло от сердца.
— А что такое «маджана»?
— На моем родном языке это означает «прекрасное дитя».
— А-а-а, ясно. — Она что-то быстро записала в блокноте. — Что это за язык?
— Кисуахили.
Серенити опустилась на колени у его табурета.
— Можете произнести по буквам?
Он исполнил ее просьбу. Сделав еще одну запись в блокноте, она протянула чернокожему ладонь:
— Меня зовут Серенити Джеймс.
Он легонько сжал ее пальцы огромной ручищей:
— А меня называйте Ушакии, что означает «смелый».
— Рада с вами познакомиться, мистер Ушакии.
— Пожалуйста, маджана, зовите меня просто Ушакии. — Теперь в голосе его звучали неподдельное расположение и симпатия.
Серенити несколько мгновений наблюдала за тем, как он с помощью странного инструмента делит веревку на волокна.
— Что это вы делаете?
— Я ее сначала должен расплести, а потом снова заплету, тогда она станет крепче.
— Вы только этим занимаетесь на корабле? Негр незлобиво усмехнулся:
— Нет, дел у меня здесь хватает. Но только это нынче самое что ни на есть важное. Того и гляди, грянет шторм и веревок понадобится немало. — Он с любопытством воззрился на ее блокнот, в котором она что-то торопливо записывала, и, в свою очередь, не удержался от вопроса: — А вы что делаете, маджана?
— А я собираю материал, чтобы написать повесть о капитане Дрейке и его команде.
Во взгляде его мелькнуло недоверие. С некоторым оттенком мужского превосходства.
— Это для газеты, которую издает мой отец, — поспешила добавить Серенити, чувствуя себя довольно неуютно.
Разумеется, в том, что она работала в газете отца, не было ничего зазорного. То же самое делал и ее брат Джонатан. И все же она то и дело, говоря с кем-либо о собственных литературных опытах, ловила себя на том, что словно бы в оправдание упоминает о злосчастной газете и своей должности редактора. Будто внутренне соглашается со многими, кто полагает, что женщине не пристало быть писательницей.
В который уже раз поразмыслив над этим, она упрямо тряхнула головой и продолжила интервью:
— Вы и в самом деле убили больше ста человек?
Он раскатисто засмеялся, и было очевидно, что ему пришлась по душе ее наивность.
— Да нет же, маджана, разумеется, ничего подобного я не делал. Но пусть это будет нашей с вами тайной, хорошо? Мужчина ведь славен не тем, что он есть, а тем, что о нем думают.
