— Моя мать была святой, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Люсьен, обратив взор к мрачным небесам. — На ее душе нет греха. Его просто не могло быть. — Он понурился, упершись подбородком в грудь. — Боже всемогущий, пожалуйста, скажи, что его не могло быть.
И вот тогда, впервые с того часа, как он вернулся домой — он дал клятву, что в последний раз, — Люсьен Кингсли Тремэйн заплакал.
— Доживи я хоть до ста лет, мне не испытать боли сильнее этой.
Кэт почти бежала словно наперегонки с жестокими порывами ветра, набросившимися на нее, как только она вышла из-под прикрытия деревьев на открытое место.
— Мало деторождения, так Господу угодно было заставить нас расплачиваться за Евины грехи еще и этим. Мои груди налились так, что вот-вот взорвутся. Черт бы побрал эту суку Тремэйн!
Вот уже три дня, как Кэт отстранили от кормления. Нодди с криком цеплялся за нее, безнадежно пытаясь добраться до сосков, скрытых целыми ярдами бинта: Мойна туго забинтовала ей грудь чтобы прекратилось выделение молока. Она и слышать не желала о постепенном отлучении от груди, что было бы гораздо легче и младенцу и кормилице.
И потому они оба расплачивались сполна. Три долгих дня и три еще более долгих ночи Кэт металась по комнате, гадая, что скорее прикончит ее: боль в груди или дикая жажда, ибо Мойна еще и ограничила питье до одной чашки в день, утверждая, что от этого быстрее пропадет молоко.
В конце концов, не в силах терпеть, Кэт накинула плащ и опрометью выскочила из дому, подальше от воплей Нодди.
Мойна клялась и божилась, что пришло самое время отлучать Нодди от груди, однако Кэт не понимала, за что младенец лишен единственной вещи, приносившей ему радость и облегчение. Однако как бы ни была Кэт сердита на хозяев Тремэйн-Корта, она ни на минуту не забывала, что Эдмунд Тремэйн всей душой любит своего сына.
Как и сама Кэт. Поначалу, оказавшись в Тремэйн-Корте, она отнеслась к Нодди лишь как к способу заработать на хлеб, до тех пор пока она достаточно оправится после рождения собственного ребенка, чтобы искать себе другую работу.
Она никак не рассчитывала, что в ней проснутся какие-то чувства к маленькому мастеру Тремэйну. Она горько оплакивала смерть собственного ребенка, однако краткое материнство разбудило в ее душе струны, о существовании которых Кэт и не догадывалась. И уже через несколько мгновений после того, как Нодди жадно припал к ее соскам, а его маленькая головка покоилась у нее на локте, Кэт глубоко и преданно полюбила его.
