Она снова улеглась, не в силах побороть необъяснимую грусть.
— И чего я так беспокоюсь? Мне-то что за дело, пусть себе трахаются хоть ночь напролет. — Кэт невольно отвернулась к стенке и натянула одеяло на голову. — Только пусть при этом не очень вопят от счастья.
Снова он грезил, и грезы его были темные, мрачные: о войне, о Гарте, о тех ужасных неделях после ранения.
В других грезах он постоянно бежал домой, ни на шаг не приближаясь. Эти были самыми тяжелыми. Он тратил последние силы, пытаясь объяснить эти видения Мойне, но безуспешно. Она лишь вливала ему в рот очередную порцию лекарства.
Ему показалось, что его лба коснулась чья-то прохладная рука, которая затем скользнула ниже и принялась расстегивать ворот его сорочки. Если это снова был сон — он отличался от прежних тем, что был приятен. Пожалуй, теперь он даже предпочел бы не просыпаться.
— Мелани? — прохрипел он, и горло его свело судорогой.
— Да, милый, это твоя Мелани. Я ждала вечность, чтобы повидаться с тобой. Они не пускали меня, ты знаешь, иначе я не отходила бы от тебя ни днем ни ночью, я бы ухаживала за тобой. Слава Богу, ты дома, мой дорогой.
Он почувствовал, как сильно забилось у него сердце. Неужели это не сон? Или он откроет глаза и снова увидит ту грязную оборванную испанку, которая вливала в него какое-то зелье? Нет, не может быть. Это не испанка. Ведь он теперь не на Полуострове, а в Тремэйн-Корте. Значит, он опять увидит эти странные серые глаза — колдовские, непроницаемые, видевшие его, казалось, насквозь.
— Милый? Открой же глаза. Разве ты не хочешь меня увидеть? Мойна сказала, что тебе сегодня намного лучше.
Мойна? Да, теперь он вспомнил. Это не сон. Он находится дома. По его телу пробежала дрожь. Он должен попытаться, он должен узнать. Его зубы скрипнули, а руки сжались в кулаки. Медленно, вознося безмолвные молитвы, он открыл глаза — и сердце замерло в груди.
— О Боже! О, всеблагой Иисус… Мелани!
— Да, милый, да. Это твоя Мелани. Добро пожаловать домой, любовь моя. — Мягкие губы Мелани приникли к его губам, и Люсьен привлек ее к себе, наслаждаясь ее податливостью. Ее полные груди прижались к его груди, ее рот был точь-в-точь таким, как он помнил: жгучим, зовущим, обещающим.
Когда их первый, бесконечный поцелуй прервался, он все еще держал ее в объятиях, жадно глотая воздух.
— Благодарю тебя, Господи… благодарю тебя. Мелани! Я думал, это кошмар. Просто очередной проклятый кошмар. Ах, моя дорогая, у меня были такие ужасные сны. И я почти ничего не помню. Долго я уже дома?
