Когда наконец Мэри принесла для Нодди чай, Кэт поцеловала мальчика в белокурую макушку и, пообещав скоро вернуться, выпроводила Люсьена в коридор.
— Вы были просто чудесны, мистер Тремэйн, — сказала она, спускаясь вместе с ним на первый этаж. — Спасибо вам.
— Вот как. Дорогая, вы и вправду так считаете? Интересно, что же я, по-вашему, за чудовище, если вы боялись, что я стану взыскивать с ребенка за грехи его родителей?
Его рассудочный тон мигом вернул ее с небес на землю. Что она себе вообразила? Что Люсьен Тремэйн сменит гнев на милость, просидев полчасика у себя в детской? Что в общении с наивным ребенком он снова станет человеком?
— Прошу прощения, мистер Тремэйн, я позволила себе лишнее, — сказала она, останавливаясь на лестничной площадке, украшенной портретом Холлиса Тремэйна, многие десятки лет назад также бывшего обитателя детской комнаты в особняке Тремэйнов. — Но я обещаю, что впредь больше никогда не позволю отпускать вам комплименты.
— Или благодарить меня.
Она едва удержалась, чтобы не спихнуть его с лестницы.
— Да, мистер Тремэйн. Или благодарить вас. Ну а теперь вы извините меня?
— Нет, Кэтрин, боюсь, что мне это не удастся. Забавляйте меня и впредь, коль вам так угодно. Я вижу, что здесь кроется нечто, что я должен узнать. Некий кусочек мозаики, не желающий становиться на место, про который я вспомнил только сегодня, — нечто связанное с моей болезнью, к которой, как мне удалось выяснить, вы также имеете некоторое отношение. — Он легко подхватил ее под локоть, прежде чем она успела улизнуть, и повел вниз по лестнице.
Так они пересекли холл на втором этаже, спустились на первый, прошли через фойе — мимо удивленного Бизли, старательно делавшего вид, что чистит толченым кирпичом серебряные канделябры, — пока не оказались в солнечном сияний весеннего дня.
Кэт чувствовала, что начинает паниковать. Он, наверное, имеет в виду ту ночь, когда увлек ее к себе в постель, когда он целовал ее, а его руки так бесстыдно ласкали ее тело. Вряд ли ему пришло в голову вспомнить те ночи, когда она силой заставляла его пить бульон или когда они с Мойной привязывали его к кровати, чтобы он не поранил себя в беспамятстве.
— Это уж слишком! Куда вы меня тащите? — возмутилась она, стараясь усмирить дыхание.
— Я тащу вас туда, где между нами не останется никаких границ, — отвечал он, заметно веселясь и еще более решительно сжимая ее локоть.
Когда они дошли до ворот в передний двор, Кэт совсем запыхалась, причем не столько от быстрой ходьбы, сколько от страха. Тот же страх сковал ей уста, наполнив жгучим ожиданием. Собирается ли он отругать ее за то, что счел ее поведение чересчур дерзким, или намерен снова поцеловать?
