– «Хэлкарс Целлиг, седьмой барон Альстейнский.
Родился в двадцать восьмой день Первой весенней луны 1240 года в Альстейне, фамильном поместье, расположенным в краю Соленых Озер Немедии. С начала 1257 года находился в Бельверусе, служа при королевском дворе оруженосцем старшего брата. После рыцарского посвящения благодаря незаурядным способностям был замечен герцогом Лавароном, главой Вертрауэна, тайной немедийской службы, и перешел под его руку, став помощником хранителя Большого архива.
Весной 1261 года был уличен в прелюбодейской связи с графиней Ориенной ди Илькар и на поединке чести убил ее законного супруга. В это же время месьор Лаварон установил, что барон Целлиг, обремененный игорными долгами и содержанками, перепродает тайны Пятого Департамента аквилонским лазутчикам. Опасаясь мести герцога, Целлиг бежал на Восход, укрывшись в столице Заморийского протектората, городе Шадизаре. Там его дважды (третья осенняя луна 1261 года и первая зимняя луна 1262 года) настигали посланники Вертрауэна, от которых он сумел избавиться.
Летом 1261 года Суд Высшей Палаты приговорил Целлига к лишению права ношения герба и удалил его имя из списков немедийского дворянства. В настоящее время Хэлкарс Целлиг известен как мошенник Хисс Змеиный Язык».
– Это правда? – Кэрли растерянно моргнула. – Хисс, это правда?
– Совершеннейшая, – чужим, заледеневшим голосом отозвался Хисс. Он разжал руки и тяжелая книга упала, распластавшись на теплых камнях мостовой Шадизара. – От первого до последнего слова.
Во всем Шадизаре не нашлось бы человека несчастливее, чем неприметная с виду девица по имени Ильха Нираель. Она принадлежала к тем удивительно бесталанным созданиям, которым от рождения предугадано спотыкаться на ровном месте, опаздывать на любые встречи, пытаться входить в запертые двери и с лучшими побуждениями встревать в глупейшие истории.
У нее никогда не получалось довершить начатое до конца или толково выполнить порученное. Она и жизнь-то свою не могла наладить – вечно доверялась не тем людям, теряла чужие деньги, связывалась с заведомыми мошенниками и по неосторожности выбалтывала доверенные секреты. Она отчаянно старалась быть такой, как ее двоюродные сестренки, но проходил день-другой – и сшитое ею платье расползалось по швам, а выпеченный пирог оказывался несъедобным. Ее ставили за прилавок с фруктами – и обнаруживали недостачу, ибо девчонка либо отпускала в долг, либо путалась с расчетами. Сажали вышивать бисером, но нитки в ее руках тут же превращались в клубок змей, а бусины злонамеренно раскатывались по комнатам. Доверенные ее попечению соседские дети непременно обжирались зеленых груш или убегали со двора, оказываясь под колесами проезжавшей мимо телеги.
