– Но мужчины в Килкемине англичане!
– И что? – спросила Магда. – Они молодые, крепкие и здоровые.
– И если англичанин достаточно хорош, чтобы стать мужем главы клана Макиннес, два других прекрасно подойдут и для нас, – добавила Флора, упрямо вздернув подбородок.
Олд Тэм бессильно опустил руки.
– Ладно, – произнес он. – Но потом не говорите, что я вас не предупреждал. Два безродных английских солдата – это не то же самое, что английский граф из знатной и влиятельной семьи.
– Рискнем, – заявила Флора. – Потому что мы не желаем умереть старыми девами.
Нейл лежал на спине, уставясь на неструганые деревянные брусья, пересекающиеся на потолке его комнаты, и громко проклинал свою самонадеянность и свой несдержанный язык. В яростном порыве он повернулся на бок и попытался встать на ноги, но обнаружил, что не может – стальные наручники, обхватывавшие его запястья, были пристегнуты к металлическому остову кровати. Ему удалось расстегнуть свой мундир, стряхнуть его с плеч и наполовину снять с одной руки, после чего он понял, что из-за наручников раздеться не сможет. Он был связан, как рождественский гусь, в то время как незаделанная дыра в стене взывала о помощи. И ему некого было винить в этом, кроме самого себя. Он сознательно изводил Спотти Оливера, намеренно испытывал его власть как командира, а четырехфутовая дыра в стене манила его, как сирены заманивают моряков, завлекая их в неизвестность. Необходимость вернуться к своим обязанностям – продолжить патрулирование у стены, которую он трудолюбиво строил, – терзала его, как блохи в матрасе, но он был слишком зол, чтобы при помощи логики доказать этому идиоту, напыщенному рябому самовлюбленному хлыщу и, к несчастью, его командиру, его ошибку. И в результате Нейл оказался прикованным к кровати, как какой-то разбойник. Он набрал в легкие побольше воздуха и вновь разразился потоком страшных проклятий. Ему надо было действовать иначе. Не стоило врываться к Оливеру и вести себя как слон в посудной лавке. Нужно было принять его приглашение на праздник, потом как можно скорее откланяться и организовать охрану стены, как он делал это каждый вечер без ведома Чарлза Оливера. Но он испортил все, потому что не терпел дураков – особенно таких заносчивых, как Спотти, – и не сумел держать свой рот закрытым, оставив свое мнение при себе.
– Расслабься, старик, и не отказывай себе в удовольствии, – сказал тогда Спотти. – Отпразднуй завершение плода своих долгих трудов.
