— Что угодно, только бы ты поехала со мной.
— Нет.
— Даже во имя нашей любви?
— Да.
— Ради Бога, скажи, почему?
— Потому что в Тауэре мы не будем вместе.
— Мы не будем в Тауэре.
— Почему, по-твоему, нам должно больше повезти, чем Пемброкам?
— Рискни, Лиз. Рискни ради меня.
— Нет.
— Возможно, мы не увидимся целых шесть месяцев, а то и больше.
— В Тауэре мы не увидимся никогда. Небольшая разлука может оказаться полезной для нас. Она по меньшей мере закалит нас.
— Ты и так закаленная, Лиз.
— На моем месте нельзя иначе. Слабая женщина уже давно подвела бы тебя под монастырь.
— Но ты хоть думай обо мне и жди.
— Всю мою жизнь. При дворе нет другого Ралея, а на меньшее я не согласна.
— Последний раз прошу — поедем со мной, любимая.
— Последний раз отвечаю — нет.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ИРЛАНДИЯ, ЛОНДОН. 1590-1592 ГОДЫ
— Она прекрасна и горда. Холодная как лед со всеми, со мной она пылкая как пламя, Спенсер. Я никогда не слышал, чтобы она солгала или схитрила. Вряд ли найдется много женщин, о которых мужчина мог бы сказать такое.
— Только одна, я полагаю. Вас тошнило от вашей первой трубки?
— Еще как! И Сидней, и Марло, и Шекспир, и Дрейк, и я были словно пьяные, еле доплелись до дома.
— В такой компании и я опьянел бы.
— Возвращайтесь-ка лучше со мной в Англию, если я когда-нибудь поеду туда. Мы примем вас в члены клуба «Русалка». Вы там будете чувствовать себя как дома.
— Если бы я мог! Но вы читали про ворону, которая спозналась с петухами, правда ведь?
— Мой дорогой, вы просто слишком скромны. Я нахожу вас гением. А я не бросаю слов на ветер.
Эдмунд Спенсер густо покраснел. Была ли похвала Ралея искренней, или он просто льстил ему? Может, ему приятно было найти родную душу в этом ирландском захолустье и на этой его радости зиждется суждение о нем? Спенсер отложил в сторону недокуренную трубку и развернул сверток с бумагами, которые до сих пор страшился показать Ралею.
— Это начало моей новой поэмы, — застенчиво признался он. — Я сомневался, захотите ли вы прочитать ее и сказать мне ваше мнение о ней.
— Это доставит мне величайшее удовольствие. А вы зато прочитаете вот это — я написал это для Mapло. Вы, конечно, читали его «Приди ко мне и стань моей любовью», верно? Ну а это мой ответ ему.
Он протянул листок бумаги Спенсеру, тот принял его с благоговением. За все время общения с Ралеем он действительно боготворил его. Этот человек обращался к Шекспиру «Уилл» — вместо Уильям, называл Марло «Кит» — вместо Кристофер, когда-то давно жил в одной палатке с Филиппом Сиднеем. Он и сам был не последним поэтом. И сама судьба привела его в Йол, соседствующий с Килколманом, где Спенсер отдавал себя служению только музе поэзии. От этой мысли его смиренное сердце трепетно забилось у него в груди.
