— Я всегда называла его лягушонком, — призналась она.
Ралей закончил свое повествование и молча продолжал взирать на деревья. Он никогда не смотрел на людей, кроме тех случаев, когда его взгляд что-то должен был означать: зачем зря транжирить жизненные силы? А сейчас он собирался просить ее кое о чем, но пока что не разобрался, в каком она была настроении.
Королева очень скоро поставила его об этом в известность.
— Я рада, что ты наконец вернулся, Уолтер. Я чувствовала себя такой одинокой без тебя. И пока ты не рассмешил меня, мне было очень грустно сегодня.
И тут Ралей проявил свою столь отличную от других индивидуальность. Вместо того чтобы льстиво убеждать ее, что она, Глориана [19], никоим образом не подвластна печали, как сделали бы на его месте другие, он просто, со всей присущей ему серьезностью спросил ее:
— Почему вдруг грусть в такое прекрасное утро?
Елизавета ответила ему коротко — цитатой из Нэша у нее был талант пользоваться своим голосом как инструментом. Она могла, например, браниться, подражая голосу своего отца; она отдавала приказы будто лаяла; или мурлыкающим голосом произносила слова ласки; а если было нужно, ее голос звучал как труба, зовущая к бою. Но голос, которым она произнесла «забит прахом Еленин глаз», никто никогда больше не слышал. Она, как и Ралей, терпеть не могла лишних трат жизненных сил.
Ралей, продолжая смотреть на деревья, сказал:
— Это не новая идея. Вспомните латинское: «Не растут амаранты по эту сторону могилы, о Евтерпа! [20] Не бывает голоса, который в скором времени не замолк бы… « Эти слова были написаны еще до Рождества Христова. Это крик сердца каждого думающего человека.
— От этого не менее печальный.
— Не менее. Но это лучше, чем оставаться слепым. Люди, которые не ощущают, как уходит Время, не умеют по достоинству ценить его. Воспринимать каждый наступивший день как подарок судьбы, который вечером вновь ускользнет… есть в этом что-то, что вдохновляет.
— Однако все эти дни, хороши они или плохи, все они ведут к могиле. Я отнюдь не трусиха, Уолтер, с чем только мне не приходилось сталкиваться в моей жизни. Бывало и такое, что мне лучше было бы умереть, но я никогда не остерегалась ничего подобного. Но смерти я боюсь. После нее никакой тебе Англии, ни противостояния моего острого ума всяким злокозненным деяниям. Другие корабли на других морях, и ни одного пирата, чтобы принести мне новости о своих великих свершениях. Кто-то другой на моем троне; мои подданные, сдирающие монограмму «Е R»
