— Хоуард и Эссекс были всегда… — начал было Ралей, но тут догадка ударила ему в голову. Он мог и не слушать дрожащего голоса королевы.
— Это был ты. Ты, в этой самой комнате, посоветовал мне, как возвысить Роберта над Хоуардом Эффингемом, когда я пожаловала тому титул графа Ноттингема. Одним ударом ты, Ралей, отсек голову Роберту Эссексу. Однажды я остановила вас, когда вы собирались убить друг друга, и всегда старалась поддерживать некое равновесие между вами. Я любила вас обоих. По-разному — он был совсем мальчишка, вроде сына мне. Но любила я вас обоих. Уолтер, я не должна больше видеть тебя. Вот то немногое, чем я могу загладить свою вину. Я, возможно, еще долго проживу, лет до восьмидесяти, и все это время я не хочу видеть тебя. Было бы неправильно встречаться с тобой после того, что ты наделал.
— Но, — сказал Ралей, в очередной раз совершая ошибку и стараясь прибегнуть в разговоре с ней к помощи логики, — я всего лишь посоветовал вам назначить его лордом-маршалом и таким образом возвысить его над адмиралом. Так что не я сделал это. Это сделали вы.
Елизавета закрыла лицо руками и заплакала.
— Да, я сделала это, я. Я убила одного из тех, кого любила, и теперь не могу смотреть в лицо другому. Уходите, Уолтер Ралей, и, если можете и знаете как, молитесь за меня.
Ралей бросился на колени перед ней.
— Не отстраняйте меня теперь, — умолял он, — мы оба, и вы и я, далеко не молоды. У нас не осталось времени на расставанья. Мы оба допустили ошибку тогда, но не из дурных побуждений. Клянусь, я никогда в жизни не желал ничего плохого Роберту. Я сожалел о его кончине не меньше, чем вы. Мы с вами все, что осталось от прежних времен. Не отстраняйте меня.
Елизавета оттолкнула Ралея от себя и сказала, глядя поверх его головы в пространство:
— Я всегда прислушивалась к твоим словам, хотя мне лучше было бы не делать этого и поступать по-своему, как должно было в таких случаях. А теперь уходи. Я наказываю себя куда сильнее, чем тебя. Пойми же это и уходи скорей.
Склонившись к нему, она быстро и крепко поцеловала его в губы.
— А теперь иди.
Ралей медленно поднялся, ощущая горечь ее поцелуя у себя на губах, и в последний раз, теперь уже навсегда, покинул ее.
Лишенный общества королевы, Ралей тем не менее не покидал дворец, собирая по мелочам сведения о ее состоянии. В субботу прошел слух, что королева окончательно потеряла рассудок. В восемь часов утра она поднялась с подушек и, с огромным усилием встав прямо возле кресел, воскликнула:
