* * *
– Не забудьте о бюро, вернее, о дате. В среду, в среду без четверти семь мы выезжаем, – сказал редактор Кузичев. – Прошу вас, Никита Борисович, быть точным, а теперь вы свободны. – Это прозвучало слишком сухо для усилившегося сообщничества, и редактор добавил: – На белом коне, на белом коне, Никита!
И вот это нечаянное «на белом коне» в устах редактора, не имеющее никакого отношения к ностальгическому стремлению Никиты Ваганова вернуться в Москву, словно подстегнуло его. Он решительно вынул из кармана сложенные вдоль несколько страниц и протянул их редактору газеты «Знамя».
– Перелистните на досуге, Владимир Александрович.
В следующую среду, когда до заседания бюро обкома партии оставалось несколько часов – время длинное, огромное, если чего ожидаешь, Никита Ваганов, смелый до безрассудства молодой человек, хотевший или всего, или ничего, не ждал, пригвожденный к редакции, когда начнется бюро обкома. Все отпущенное ему время Никита Ваганов провел с громадной пользой. Во-первых, он воспользовался самостоятельным правом сдавать материалы в набор, для чего быстренько спустился в типографию, нашел знакомого линотиписта Ваську, попросил его набрать очерк о Клавдии Манолиной немедленно, сейчас же, пообещав «на бутылку»; напевая, поднялся наверх и отправился прямо-прямехонько в кабинет собственного корреспондента «Зари» Егора Егоровича Тимошина, у которого не был давно, примерно дня три. И не потому, что не хотел видеть Тимошина, а потому, что заставлял себя не заходить в тимошинский странный кабинет – голый, пустой и гулкий, не похожий ни на какие другие кабинеты, а похожий только и только на самого Егора Тимошина, человека спокойного, медленного, иногда увлекающегося. Вот эту черту – способность увлекаться – надо было всегда иметь в виду, когда речь заходила об Егоре Тимошине.
– Здорово бывали, Егор!
– Привет, Никита! Восседай на диван, но бережно: торчит какая-то пружина.
Пружина торчала давно, полгода, но Тимошин есть Тимошин. Он пишет, ох, пишет, роман на историческую тему, роман якобы о заселении Сибири, якобы с великолепным выходом в настоящее, то есть имеющий параллель с великими сибирскими стройками, преобразованием Сибири, – и все в таком же духе! Но вот пружина из дивана высовывалась давно, впрочем, может быть, так и полагается жить романистам, воспевающим прошлое: медленно, созерцательно, философски-отстраненно от всяческих пружин и прочей мелочи.
– Делать мне не хрена, вот я и забежал на огонек, – сказал Никита Ваганов. – Запросто можешь выставить за дверь, пойду шакалить по другим кабинетам.
