— Самое выгодное дело для меня — служба, русскому царю. Когда я был еще мальчуганом, Петр заметил меня. Но моя сестренка, у которой между ног всегда свербит, сотворила мне великую обиду — поссорилась с царем Петром. Ныне я ею полностью тем ограблен, ибо не имею средств к достойному существованию. Если бы вы, мой благодетель, замолвили за меня хоть слово единое! Государь вельми вас уважает…
— Сие есть правда, — Кейзерлинг тряхнул париком, роняя с него на камзол пудру. — Это хорошо, что вы уведомили, Виллим, меня о свбих намерениях. Завтра у царя очередная пьянка. Вы знаете, что русские не умеют жить без пьянства и безобразий. Я попрошу герра Питера, он, я уверен, мою просьбу уважит.
Если бы знал посол, на какой срам он себя обрекает!
На другой день Кейзерлинг, пригласив с собой Виллима, прибыл на званый ужин к Петру. В комнатах было накурено и душно, так что в открытые окна даже не влетали комары, полчища которых развелись тем летом.
Сразу же столкнулись с Меншиковым — румянолицым, всегда веселым, говорившим столь громко, что слышно было за версту.
Кейзерлинг любезно расшаркался:
— Князь, позвольте представить вам сего молодого человека…
Меншиков грохнул смехом:
— Хха! Виллима я знал еще шпингалетом, когда навещал его сестричку. В отсутствие, — он хитро подмигнул, понизив голос, — царя-батюшки. Помнишь, Виллим? Я тебе еще заморских конфет дарил. Ха-ха! Ах, простите, герр посол, я забыл, что вы тоже согревали ложе очаровательной Анхен. Я не прав? Простите, ошибся.
Скрипнул зубами от досады посол, но оскорбление стерпел, с возможной галантностью осклабился:
— Нынче день веселья, самое время прощать виноватых. Князь, молю вас, окажите протеже Виллиму, замолвите словечко перед государем. Нельзя ли принять Монса на военную службу?
— Ой, хитрец! — Меншиков ткнул перстом под посольское ребро. — Ты, сказывают, скоро с Монсами породнишься, на Анхен женишься, вот и хлопочешь. А я-то с какой стати перед государем буду за опальных поклоны метать?
Кейзерлинг поднял жирную пятерню и стал стаскивать с указательного пальца крупный бриллиант. Светлейший брезгливо отстранился, скорбно покачал головой:
— Хочешь пустяком откупиться? Птенцы Петра честью не торгуют, чай не уличные мы девки. — Подумал, почесал волосатую ноздрю, махнул рукой, хитро улыбнувшись: — Ты сам улучи момент благоприятный, а государь коли совета моего спросит, я слово и замолвлю.
На том и расшаркались. Меншиков отправился к Петру, и, похохотывая, сказал:
