— Это верно. У меня сердце сжимается от дурного предчувствия.
— Вы боитесь?
— Нет… Впрочем, да. Я боюсь не сегодняшнего дня, а того, что будет потом. Я беспрестанно думаю о том, что в такое же апрельское утро сюда шла моя мать, счастливая, любимая и любящая, и некому было предупредить ее, удержать. Мне кажется, что я слышу ее крики, они так и звучат в моих ушах и как бы предупреждают теперь и меня…
— Тогда вернемся, Коралия…
Она сжала его руку и твердо возразила:
— Нет, идем. Я помолюсь там и мне станет легче.
Они поднялись по заросшей травой дорожке и подошли к часовне. На могиле лежал свежий венок.
— Симон был здесь, — сказал Патриций. — Он, наверное, где-нибудь неподалеку.
Пока Коралия молилась, он обошел сад, но старика не нашел. Быть может, он в доме? Но туда они не осмеливались войти из чувства благоговения к месту, где их родители любили друг друга…
Первой решилась Коралия.
— Войдем, — сказала она.
Но как войти? Окна и дверь дома были заколочены. Только обойдя его, Бельваль с Коралией обнаружили, что дверь, ведущая во двор, широко раскрыта, и подумали, что это сделал Симон, который, по-видимому, ждет их внутри.
Было ровно десять часов, когда они переступили порог дома и оказались в маленьком вестибюле. Одна дверь вела в кухню, другая в комнату. Третья дверь была полуоткрыта.
— Наверно там, — прошептала Коралия, указывая на нее. — Там все случилось, и там он нас ждет…
— Да, наверное, но если вы боитесь, Коралия, то мы можем вернуться…
Но она уже вошла.
Комната была большая и очень уютная. Тяжелые занавески, диван, большой ковер, глубокие кресла — все это делало ее вполне комфортабельной… Из-за освещения сверху она напоминала ателье художника.
— Симона здесь нет, — заметил капитан.
Коралия промолчала. Она с волнением осматривала вещи: незаконченный ковер на пяльцах, с воткнутой в канву иглой, ящик с сигарами, чернильницу, книги. На некоторых из них была сделана надпись карандашом «Коралия» или «Патриций». На столе стояли две детские фотографии — ее и Патриция.
Очевидно, здесь протекала жизнь людей, связанных не мимолетной страстью, а глубоким и нежным чувством.
— Уйдем отсюда, — прошептала Коралия, опираясь на плечо Бельваля.
— Да, да, идем! Вы слишком взволнованы теперь!
Но сделав несколько шагов, они остановились, изумленные: дверь оказалась закрытой.
— Глаза их встретились.
— Но ведь мы не закрывали ее! — неуверенно произнес Патриций.
Он подошел к двери, чтобы открыть и только теперь заметил, что на ней нет ни ручки, ни замка. Одностворчатая, из цельного дерева, массивная, дверь казалась несокрушимой. На ней не было никаких резных украшений, но зато виднелось несколько царапин, точно кто-то уже пытался открыть ее. Справа была сделана надпись карандашом: «Патриций и Коралия, 14 апреля 1895 года. Бог отомстит за нас», а ниже — крест и другая дата, написанная более твердым почерком и, по-видимому, недавно: «14 апреля 1915 года».
