– Когда сказал, что ты не интересуешь меня. Когда стал вести себя так, будто ты надоела мне. Когда…
– Нет… Замолчи! Нет, нет, нет! – Кейт всплеснула руками и заткнула пальцами уши, а в следующее мгновенье закрыла ладонями лицо. – Замолчи! Это неправда.
Если бы он рассказал ей обо всем этом год назад, когда ей исполнился двадцать один, она запрыгала бы от счастья. Произнеси он те же слова на Рождество или на той злополучной вечеринке, они наполнили бы ее сердце радостью. Но теперь было слишком поздно.
Год назад все у нее в жизни складывалось как нельзя лучше. Теперь же все в ней шло наперекосяк. Потому что даже если хотя бы толика из того, о чем говорил Роберто, было правдой, эта толика быстро превратится в дым, как только он узнает, что…
– Замолчи! – повторила она. На этот раз ее голос прозвучал почти угрожающе.
– Прости.
Я слишком разогнался, а надо бы следить за спидометром, укоризненно сказал себе Роберто. Нетерпение всегда было его недостатком и нередко вредило ему. Вот и на этот раз он проявил излишнюю поспешность и от этого только проиграл. Прояви он сдержанность и самообладание, ситуация, возникшая в библиотеке, наверняка не вышла бы из-под контроля.
А ведь, отправляясь в этот вечер к Хиллзам, Роберто обещал сам себе не допускать в разговоре с Кейт эмоциональных вольностей, выброса скоропалительных слов. Но едва он открыл дверь библиотеки и впервые за несколько месяцев увидел Кейт, вся собранная им в кулак воля и самообладание вмиг улетучились, как дым из трубы. Более полугода он прилагал максимум усилий, чтобы сохранить самообладание, но сегодня при виде Кейт оно испарилось, иссякло, и он уже не мог больше управлять парусом своей жизни с прежней уверенностью и твердостью и плыть в любую сторону, куда вздумается, куда захочет его вольнолюбивая душа.
– Прости меня, Кейт, – повторил он и, оттолкнувшись руками от подлокотников, резко выпрямился. – Ты права: я не должен был подтрунивать и измываться над тобой. С моей стороны это было несправедливо и жестоко.
Что ж, Роберто лишь подтвердил мои подозрения, с грустью подумала Кейт, наблюдая, как он круто повернулся и, согнув плечи и глубоко засунув руки в карманы брюк из тонкого черного вельвета, медленно зашагал прочь по натертому до блеска деревянному полу. Она знала, что он лгал, когда пел ей дифирамбы. Знала, что все его сладкие речи были лишь очередной издевкой над ней, как были издевкой его заигрывания, когда она была еще несмышленой девочкой-подростком, а он, двадцатидвухлетний молодой человек, уже многое понимал тогда в жизни, во многом разбирался.
