— Нет.
Барт на мгновение был ошарашен. Потом он обрушился на них обоих. Он умолял. Он упрашивал Дорин помочь ему. Но в самой Джэн была какая-то упрямая решимость, которая совсем обескураживала его. Да и Дорин уговаривала сестру нехотя, без воодушевления. Наконец они пришли к компромиссному решению. Джэн согласилась, что глупо было бы ждать три месяца, пока освободится место в бесплатном государственном санатории, и потому она разрешит Барту оплатить ее пребывание в платном, но никакой помолвки у них не должно быть, никаких обязательств, никакой ответственности, от которой он не мог бы освободиться в любую минуту, он брать на себя не будет.
Когда наконец они договорились обо всем, он опустился на краешек ее постели совершенно обессиленный.
— О боже, никогда не думал, что так трудно уговорить девушку узаконить свои отношения с мужчиной и стать честной женщиной.
Джэн улыбнулась ему улыбкой, полной нежности и любви. Барт нагнулся, чтоб поцеловать ее, но она отвернулась.
— Тебе нельзя целовать меня — это опасно.
— Это чертовски опасно, — он прижался губами к ее губам, — если хочешь знать, это как взрыв бомбы.
I
Джэн лежала на узкой больничной койке, пытаясь как-то приспособиться к новой обстановке.
Ей была отвратительна маленькая темная комнатка, где только протяни руку — и сразу наткнешься на соседнюю койку. Ведь вся Локлинская больница умещалась в маленьком домике, битком набитом железными койками, стоявшими впритык, бок о бок, голова к ногам, так что едва оставалось место для прохода. Повсюду, примешиваясь к запахам приготовляемой пищи, носились затхлый запах одеколона, неистребимый дух тальковой пудры и острый запах антисептиков.
Но жаловаться не приходилось. Врач объяснил им, что достать где-либо место было исключительно трудно, и что хозяйка и так оказала им любезность, взяв ее сюда, и потому нужно лежать и помалкивать. И ни слова о туберкулезе — у нее бронхиальное расстройство. Пусть она запомнит — бронхиальное расстройство.
И она запомнила. Постоянно помнить об этом было все равно, что сыпать соль на открытую рану. И так тяжко, когда тебя вдруг приговаривают к долгим месяцам бездействия, потому что, как утверждают, у тебя болезнь, которой могло бы и не быть, но совсем уж плохо, когда с тобой из-за этого еще обращаются как с преступницей.
Она старалась не думать о предстоящих ей долгих месяцах болезни. Мысль эта была невыносима.
Хотя она приехала в Локлин только утром, ей уже казалось, что день этот никогда не кончится. Никогда еще день не тянулся так долго. Время казалось бесконечным. Когда ее положили сюда, она нарочно старалась не общаться со своими соседками.
