Изменились лица повстанцев, угрюмого выражения как не бывало. Граффод уважительно поклонился Майде и взял из ее рук поводья коня, когда она спрыгивала с седла.
— Леди Майда, — сказал он, — мы выпьем за вашездоровье, за здоровье Кардока и мальчиков.
Симон смерил взглядом одноухого великана.
— С радостью выпью вместе с вами!
Наступила неловкая пауза, но Майда поспешила уладить недоразумение.
— Поберегите эль до следующего раза. Мне надо возвращаться домой. Солнце заходит быстро, а мне еще надо подшить несколько покрывал.
Граффод вновь поклонился и велел пастухам снять с лошади сумки.
— Спасибо вам, передайте наш поклон Кардоку.
Аделина взглянула на Симона. Тот, похоже, тоже заметил перемену в манере общения Граффода, да и остальных мужчин, сидевших вкруг костра. Он дал Аделине знак молчать, а сам оглянулся, чтобы посмотреть, как пастухи распаковывают поклажу.
Сумки сняли и унесли в хижину, открывать их никто не стал. Внутрь гостей не пригласили, и все трое, задержавшись в лагере всего на пару минут, отправились обратно.
Первой тишину нарушила Майда:
— Кардок попросит вас остаться с нами в доме на Рождество. Разумеется, половина солдат останется в крепости, потом их сменит вторая половина — как на свадебном пиру.
Рождество! У Аделины сердце защемило от воспоминаний. В детстве она всегда так ждала этого праздника. Годы, проведенные в Нормандии, не изгладили из ее памяти воспоминаний о праздновании Рождества в родном Уэльсе. В Нормандии так веселиться не умели.
Она осторожно взглянула на Симона и увидела, что тот за ней наблюдает.
— Мы можем остаться у моего отца на все двенадцать дней?
Он пожал плечами:
— Как пожелаешь.
— Кардок поселит вас в большой спальне, он не живет там с тех пор, как уехала твоя мать.
Симон перевел взгляд с Майды наАделину иобратно. За весь короткий путь до ворот он больше не проронил ни слова.
Ночью вновь задул северный ветер. Ледяной крупой занесло крышу, стены покрылись изморозью, тонкой блестящей корочкой льда. Вороны, согнанные морозом с крепостных стен, искали укрытия под навесом сторожевой башни. Часовые сменялись чаще и поднимались на площадку не по наружной лестнице, а по той, что вела из старого замка. На дворе постоянно горел костер, возле которого попеременно грелись дежурившие солдаты.
Каждый час Аделина слышала приглушенную ругань тех, кто, выходя на пост на открытую площадку, вынужден был бороться с дверью, ветер с силой рвал ее из рук часовых.
