— Да, мы вчера поженились. Я Симон Тэлброк. Как тебя зовут?
Великан огляделся, как будто искал взглядом капкан.
— Граффод, — сообщил он наконец.
— Ты и твои товарищи — пастухи?
— Пастухи.
Порывом ветра густой черный дым от костра понесло в сторону Симона и Аделины.
— Вы жжете зеленые деревья. Трудная вас ждет зима, если не припасете лучшего топлива.
— На зиму у нас есть сухие дрова.
— Могу я провести свою жену в хижину?
— Там спят мужчины, — Граффод неопределенно пожал плечами, — и женщины. Одна или две.
Аделина через плечо Граффода смотрела на пастухов. Она насчитала девять человек у широких дверей хижины. Дым, казалось, никому не мешал. Мужчины возле огня играли в кости. Один из них смотрел на Тэлброка, остальные его не замечали.
Хоть одежда их и была в заплатах, а мечи в зазубринах, клинки мечей грозно блестели в лучах заходящего солнца. Тэлброк кивнул в сторону загонов:
— Овцы ваши собственные?
— Стада принадлежат Кардоку. Мы смотрим за ними днем и ночью и получаем половину руна.
— В гарнизоне для вас найдется работа получше и плата пощедрее.
Мужчины, игравшие в кости, подняли головы. Граффод нахмурился:
— С нас довольно этих войн. Это у Кардока договор с нормандцами. Нас его дела не касаются.
Тэлброк достал из-под кольчуги небольшой мешочек и взвесил его на ладони:
— Здесь золото для того, кто скажет мне, как вооруженный всадник может выбраться из долины, минуя дорогу в ущелье.
Ответом ему была тишина. Аделина видела, как рука Тэлброка медленно ползет к рукояти меча. Граффод ткнул пальцем в небо.
— Вот как. Он едет в нормандский гарнизон, вытаскивает меч и проклинает душу Генриха Плантагенета, да так, чтобы все слышали. Не пройдет и часа, как он окажется в раю. Попы по крайней мере так утверждают.
— Ваш священник вам так объяснил? Одноухий пастух усмехнулся:
— Он настоящий зануда, этот священник. Запрещает женщинам проявить к нам немного доброты. Если я скажу, что священник обещает на том свете помилование повстанцам, вы избавите нас от дотошного старика, как это было с другим попом?
— Нет! — Аделина привстала в седле и схватила Симона за плечо. Конь его дернулся от неожиданности, и Аделина едва не потеряла равновесие. Золотые монеты Симона упали на землю, когда он повернулся, чтобы поддержать жену.
— Молчи! — прорычал Симон. После того как он убедился в том, что жена достаточно крепко сидит в седле, он опять обратился к Граффоду: — Другие люди, и покрепче тебя, и похитрее, пытались спровоцировать меня таким путем. Я не стану обнажать меч, чтобы остановить чью-то речь о мертвом священнике. Пусть говорят! Я поклялся, что не буду этого делать, и сдержу обещание. Но тебе, Граффод Одноухий, я даю другую клятву: вы со своими солдатами можете жить здесь и разыгрывать из себя пастухов до тех пор, пока никому не угрожаете: ни моим солдатам, ни моей жене и ее родне, ни священнику с кислой рожей. В тот день, когда вы нарушите запрет, ты умрешь от моей руки. Любой из вас. Кардок не сможет защитить тебя.
