— Пока дорога свободна, беды можно ждать в любой момент. Мелочь, в сердцах сказанное слово для человека со злобой Лонгчемпа… Открытый путь всегда может принести неприятности. — Он снова коснулся ее волос и положил тяжелую косу себе на ладонь.
— Но ты ведь не сделал ни одного неверного шага? Ни одной глупости с тех пор, как прибыл сюда, в форт?
— Я потратил собственное золото на ремонт этого замка, — Симон улыбнулся, — но, может быть, это не такой уж глупый поступок. В конце концов, не могу же я жить с женой в казарме.
Она накрыла его руку своей, чтобы остановить его неспешную ласку.
— Я серьезно, Тэлброк. Ты не сделал ничего, чтобы разозлить Лонгчемпа?
Симон замер.
— Лонгчемп готов меня удавить за то, что случилось в Ходмершеме. Он ждет, когда я снова допущу промах.
Аделина откинулась на подушку.
— Молюсь, чтобы этого никогда не произошло. Тэлброк укрыл их обоих покрывалом.
— Была одна глупость… Аделина широко распахнула глаза. — Что?
— Я женился на дочери бандита, и она не дает мне спать своими вопросами. — Симон зевнул. — Может быть, как раз в этот момент твой отец проезжает по ущелью, собираясь на очередной грабеж, предварительно напоив моих часовых допьяна, чтобы они ничего не увидели. — Он глубоко вдохнул и взял ее за руку. — Куда он ездит, Аделина, когда покидает долину незамеченным?
Она отняла руку.
— Если у него и есть тайный путь, то мне он его не показывал.
За стенами своим чередом шла ночная жизнь. Гарольда и солдат больше не было слышно, но лошади беспокойно топтались за дверью конюшни. Ветер дул с севера. Сильный ветер, от которого шевелились ставни на бойницах. Со стороны сторожевой башни слышались шаги часовых. Один спускался вниз по приставной лестнице, а другой начинал подъем на свой холодный ночной пост. Вороны тоже слышали эти звуки и отвечали на них хриплым карканьем.
Симон встал и подбросил хвороста в затухающий костер.
— Здесь всегда так ветрено?
— До моего отъезда в Нормандию как-то зимней ночью ветер снес сторожевую башню.
— Поэтому твой отец ею не пользовался?
— Из страха, что придут нормандцы и разрушат все, что он построит. Сколько я себя помню, он жил за частоколом вокруг дома, а люди моего отца по очереди наблюдают за проходом оттуда.
— А что изменилось после того, как тебя заложницей отправили в Нормандию?
Аделина соскользнула с постели, взяла свою маленькую седельную сумку и положила на сложенный плащ.
— Я не знаю, — сказала она наконец. — Отец Катберт написал два письма от имени моего отца, а потом последовало долгое молчание. Я здесь почти чужая.
