— Тогда оставь его нераскрытым до весны, а лучше навсегда. Никто не знает, что он сюда приходил, никому не надо знать о том, что здесь произошло. Не говори Люку. Я помогу тебе. Мы похороним его вместе.
— Я не стану просить свою жену копать могилу для убиенных мною людей. Сегодня же его хватятся, поиски будут вестись несколько дней. Никто, даже старый разбойник твой отец, не допустит, чтобы о пропавшем священнике попросту забыли. По меньшей мере дважды здесь перевернут каждый камень. Слишком поздно что-либо предпринимать.
— Симон, обещай, что ты ничего не станешь решать до тех пор, пока я не поговорю с отцом. Оставайся здесь, я приведу к тебе Гарольда, а затем отправлюсь к Кардоку. Он обязан тебе жизнью сыновей. Симон, прими ту помощь, которую он должен тебе оказать. У него на западе живет двоюродный брат…
Симон покачал головой:
— Я должен покинуть это место, а ты должна идти к отцу. Я отыщу сподручных священника и позабочусь о том, чтобы они больше не смогли причинить тебе вред. Ты должна исчезнуть, твой отец знает, как это организовать. Аделина, мне и так тяжело, не надо…
— Я ненавижу их: Лонгчемпа, Люка, — я всех их ненавижу.
Симон тихо засмеялся:
— Неужели я слышу свою хладнокровную, на удивление разумную жену? Та ли это женщина, что держит язык за зубами, в то время как в привычке всего прекрасного пола всем и вся выбалтывать первое, что приходит на ум? — Он повернулся в седле. — Это наша любовь так на тебя повлияла?
— Я не могу думать ни о ком другом, кроме как о Лонгчемпе. Это он отнимает у меня мужа. — Аделина не делала попыток остановить слезы, и они ручьями текли у нее по щекам. — Я люблю тебя, Симон Тэлброк, а ты меня оставляешь. Из-за этой обезьяны Лонгчемпа я, быть может, больше никогда не узнаю твоей ласки, ты можешь никогда не увидеть ребенка…
Симон резко остановился и развернул коня.
— Аделина, если в этом мире есть способ вернуться к тебе, я его найду. Но я не могу делать то, что должно, покуда не удостоверюсь, что ты в надежном и безопасном месте, где даже я не смогу тебя найти, пока не подойдет время.
Симон вновь поскакал впереди, петляя между валунами и осинами. Возле освещенного луной озера начиналась широкая тропа. Холодная и величественная луна освещала ледовый наст. Казалось, она следовала за Аделиной, проезжавшей мимо серебристой глади.
На льду озера не было ни снежинки, ни капельки грязи. Аделина горячо взмолилась о снеге.
Она уснула в седле и проснулась, когда Симон взял в руки поводья ее кобылы.
