— Нет, Аделина, не думай об этом. Мы будем вместе.
— В этой жизни?
— Миледи! — Голос его стал хриплым от страсти. Она прижалась к нему с отчаянной силой.
— Останься со мной, — сказала она, — здесь, сейчас. Она повернула голову, прижавшись щекой к его груди.
Отсюда ей были видны луг и лес на склоне.
— Никого нет поблизости, — сказала она, — даже ястребы улетели. Дай мне этот час, Симон. Подари мне ребенка.
Он вздрогнул, будто она его ударила.
— Ты хочешь, чтобы я забыл об осторожности? Ты знаешь, что тебе придется выстрадать, вынашивая ребенка от человека, проклятого за свои деяния?
— А ты знаешь, что мне придется выстрадать, если я никогда больше тебя не увижу и у меня ничего не останется после тебя? Если уж нам суждено расстаться, дай мне этот час. Только этот час.
Он остановил поток ее слов поцелуем, и мир перестал существовать. Все потеряло смысл, кроме рук, обнимавших ее, кроме желания, сжигавшего ее тело. Аделина подняла руки, чтобы скинуть плащ, Симон хотел было остановить ее, но сорвал с себя верхнюю тунику и укрыл ею их обоих.
Они опустились на его накидку, расстеленную на холодном камне. Голова ее покоилась у него на плече, рука его ласкала ее под платьем. Он целовал ее медленно и властно, словно у него впереди была целая вечность, чтобы разбудить в ней желание и подарить наслаждение.
Он не позволил ей обнажить грудь и целовал соски сквозь мягкую шерсть. Аделина таяла под его лаской, стараясь освободиться от мешавшей юбки, чтобы прижаться к нему теснее.
— Это преступление, — пробормотал он, — преступление брать тебя здесь вот так.
— Если ты меня сейчас оставишь, я сойду с ума — прошептала она. — Прошу тебя, Симон…
Он отстранился и остановил ее протест поцелуем. Она не могла дышать от желания.
Потом Симон вновь оказался рядом с ней, его кожа была горяча, а орудие страсти пульсировало у самого центра ее желания. Он бормотал какую-то нежную бессмыслицу, но она не понимала слов в охватившем ее восторге. Резкая острая боль ворвалась как вихрь, но не успела Аделина расценить ее как страдание, как боль исчезла, потонув в ни с чем не сравнимом наслаждении.
Опустошенный, он затих. Потом крепко прижал Аделину к себе, и она лежала, довольная, все еще полная его теплом, ощущая его внутри себя. Симон потянулся за краем плаща и накинул на них сверху, как одеяло.
Она выглянула на свет.
— Мир все еще на месте.
— А ты в этом сомневалась?
— Я была уверена, что он исчез. — Аделина подняла голову и взглянула в его потемневшие от страсти глаза. — А ты?
